Ровный стук палок и взлеты и падения голоса многократно отражались от утесов – река звуков, вьющаяся вокруг камней. Торнхилл стоял за деревом, он погрузился в звук, и биение палок совпадало с биением его сердца.
• • •
Дэн втянул его в хижину. «Бога ради, закрой чертову дверь, – завопил он. – Закрой, быстро!»
Внутри было душно. Свет лампы плясал на обращенных к нему лицах. «Сколько там поганых? Сотня, две сотни?» – голос Дэна дрожал от страха в предвкушении ответа. «Не больше дюжины, – спокойно ответил Торнхилл. – А может, и того меньше». Но его ложь никого не убедила.
Сэл подняла и одела детей. Они все столпились вокруг стола, на котором дымила и коптела лампа, – Нед и Дэн и дети. Среди них не было только Дика. Он лежал на матрасе и смотрел на потолочные перекладины.
На столе Сэл сложила все их имущество – кружки, чашки, нож с отломанным кончиком, свою аккуратно сложенную вторую юбку. Здесь были перочинный ножик Уилли и только что сшитый ею чепец. Мешок муки, второй, поменьше, с сахаром, мельница для кукурузы. Все это было выложено на столе, как на рыночном прилавке.
«Они оставят нас в покое, Уилл, если мы отдадим им все, что у нас есть. Пусть забирают. Миссис Херринг так однажды сделала, – голос ее звучал деловито, как будто она уже не раз имела дело с дикарями. – У них не будет никакого повода причинять нам зло».
В полутьме кто-то скептически хмыкнул. Торнхилл решил, что это может быть Уилли, повернулся к нему, но мальчик стоял с ничего не выражающим лицом.
Нед неуверенно произнес: «Но мы же можем перестрелять мерзавцев, да?» Дэн взвизгнул: «Тогда они нас всех тут спалят! Поджарят, как опоссумов!»
Хорошо было заглушить страх действиями. Торнхилл шагнул к Дэну и закатил ему оплеуху. «Заткни пасть, Дэн! – рявкнул он. Заставил себя говорить спокойно: – Надо просто дать им понять, что у нас имеется, вот и все». Взял ружье, и тут же рядом оказался Уилли, протягивавший ему мешочек с пулями, пороховницу и шомпол.
Все неотрывно смотрели на него, пока он заряжал ружье. Он, в отличие от них, знал, насколько бессмысленна эта затея. Ну хорошо, пройдет он через всю эту канитель – зарядит ружье, прицелится, выстрелит. А дальше-то что? Он мог представить себе, в какой панике пришлось бы перезаряжать: вставлять пулю, пыж, сыпать порох, высекать искру, палить…
Пока он все это сделает, они – если того захотят черные – успеют превратиться в подушечки для иголок.
Он почувствовал, как в нем клокочет смех, и с усилием подавил его. Он удивился, что руки у него, когда он сыпал порох, нисколечко не дрожали.