— Убивают, — истошно заголосила она, — человека убивают!
— Убили уже, — досадливо поморщился предпочитающий точность формулировок Лунин, но это его уточнение растворилось в шуме открывающихся дверей и многоголосом гуле.
В одно мгновение в коридоре сделалось тесно и необычайно шумно. Поняв, что стрельба окончена, еще оставшиеся в живых постояльцы «Ковчега» дружно вывалили в коридор. Успевший быстро сориентироваться Изотов первым оказался у изрешеченной картечью двери и, выставив перед собой руки, преградил путь любопытным:
— Граждане. Сдаем назад. По малой сдаем назад, я сказал. Нет, нельзя посмотреть! Одним глазком тоже нельзя. Лунин! Ты чего там замер? Остолбенел с перепугу? Иди сюда.
Илья двинулся по коридору и почти тут же болезненно скривился, когда одна из дочерей Кожемякина в толчее наступила ему каблуком на босую ногу.
— Так, Лунин, чего ты мне рожи корчишь? Докладывай, — поторопил Изотов. — Кто стрелял? Корхмазян?
— Корхмазян, — коротко подтвердил Илья.
— Ясно. Припрятал, значит, хромой ружьишко одно от нас. Ты присутствовал?
Лунин кивнул.
— Очень хорошо, имеем раскрытие. Побольше б таких дел было, — обрадовался полковник. — Меры к задержанию почему не принял?
Илья молча смотрел в лицо Изотову, вернее в точку, расположенную в нескольких сантиметрах над переносицей, и думал о том, что если полковника как следует щелкнуть по лбу, то наверняка, дернув головой, он ударится о дверь затылком.
— Ты чего молчишь, Лунин? — Брови Изотова поползли навстречу друг другу. — Я спрашиваю, чего ж ты его не задержал?
— Я? А что я? — Илья все еще старался сохранять хладнокровие, хотя точка, расположившаяся над переносицей Изотова, буквально молила о том, чтобы кто-нибудь как следует по ней врезал. — Я ведь пистолет тебе вернул. Так что, если хочешь, можешь возглавить преследование и лично провести задержание. Думаю, он недалеко ушел. С такой-то ногой.
— У него же в сарае снегоходы стоят, — послышался за плечом бас Кожемякина, — хорошие аппараты, мощные. На них и через перевал махануть можно. А там и до города добраться не проблема.
Лунин обернулся, скользнул взглядом по раскрасневшемуся лицу Станислава Андреевича.
— У вас, кажется, жене плохо, — холодно произнес Илья, отодвигая Кожемякина в сторону, — вы обратите на нее внимание. Хотя бы для разнообразия.
Сделав всего два шага, Лунин вновь остановился. Сипягины стояли перед ним, тесно прижавшись друг к другу. Антонина Владимировна обвила руками мужа и тихо плакала, уткнувшись лицом ему в грудь. Артур Львович еще пытался держаться, но трясущиеся губы и тусклый, безжизненный взгляд говорили о том, что эта попытка дается ему из последних сил, которые вот-вот уже кончатся. Сипягин раз за разом повторял одни и те же движения: проводил левой рукой жене по волосам, целовал ее в макушку, затем правой рукой гладил по спине, успевая в это же время что-то шептать ей на ухо. После небольшой, секундной передышки все повторялось.