— Знаешь, Миша, что я думаю? — Голос Кожемякина звучал на удивление спокойно, но начавшая багроветь шея явно демонстрировала едва сдерживаемый порыв гнева. — Думаю я следующее. Те люди, которые полагают, что могут знать, за каким плечом у человека восседает черт, а за каким ангел, явно переоценивают меру своей осведомленности в делах небесной канцелярии. Как я выразился, вполне доступно?
Так и не дождавшись ответа Латынина, Станислав Андреевич удовлетворенно икнул и, отставив гитару к стене, обернулся к одной из дочерей.
— Вот, Викуся, какие песни надо по радио крутить, а не ту муть, что сейчас поют. Вот что это такое: «Я пчела, ты пчеловод», это что, нормальный текст для песни?
Одна из двух блондинок, сидевшая дальше от матери, презрительно фыркнула:
— Ну да, это петь никак нельзя, а «Ты морячка, я моряк» можно. А если мильен раз исполнить, так тебе еще и народного артиста присвоят. А ничего, что у него всего две песни нормальных было, одну из которых он сплагиатил?[4]
— Викусик, ну чего он сплагиатил? — Станислав Андреевич примирительно улыбнулся. — Там если и есть сходство, то самую малость. Зато ведь результат какой получился. Огонь! Огнище!
Убедившись, что дальнейшую дискуссию дочь развивать не намерена, Кожемякин успокоился.
— Ну что же, друзья мои, как сказала Марьяша, давайте выпьем за то, чтобы завтра мы все проснулись в замечательном настроении и чтобы никто, — Станислав Андреевич хитро подмигнул Лунину, — нам его потом не испортил!
Опустошив стакан, Илья почувствовал, что количество выпитого за вечер приближается к той норме, превысив которую он мучается утром от головной боли и, разглядывая отекшее лицо в зеркале, раз за разом дает себе обещание не пить так много.
— Я, пожалуй, все. Пойду, — отодвинув стул, сообщил он Изотову.
Не поворачивая головы, полковник кивнул ему в ответ.
— Благодарю всех за столь приятный вечер, — распрощался Илья с остальными обитателями «Ковчега».
Уже поднимаясь по лестнице, Лунин обернулся, намереваясь окликнуть Рокси. Болонка, словно специально ждавшая этого момента, выскочила из-под стола и помчалась вверх по ступеням. С высоты лестничной площадки Илье было прекрасно видно всех находящихся в гостиной людей.
Оживленно жестикулируя, рассказывал о своем отношении к современной музыке Изотов. Не обращая на него внимания, сидит, задумчиво разглядывая языки пламени в камине, Зарецкий. Его помощница, наоборот, необыкновенно весела и громко, невпопад хихикает, ерзая на стуле. Снисходительно улыбаясь, слушает рассуждения полковника Латынин. Его жена, Татьяна, тоже улыбается, вот только улыбка ее кажется несколько отрешенной. Чета Сипягиных принимает активное участие в разговоре. Антонина Владимировна поддерживает Изотова, Артур Львович, наоборот, шумно возражает: