Накрывать нужно было на двенадцать человек. Столько народу нипочем не поместилось бы на кухне, но поскольку бояться недовольства господ не приходилось — они еще накануне укатили в Цюрих, — то стол вынесли в сад, под большое ореховое дерево, удлинив его гладильной доской, которую мальчики Нейзелей установили на ящики. Скатерти у Луизы Кёпе не было, но она, весело смеясь, «попросила» одолжить ей скатерть из выстиранного накануне белья господ Лукачей, как и два пушистых светло-желтых полотенца, которыми закрыли гладильную доску. Здесь должны были усесться старшие дети, а за столом — взрослые и малыши. Никто не обратил внимания, что Луиза Нейзель приставила стол к доске длинной его стороной, чтобы получился крест.
Стол украсили цветами, тарелки, стаканы, приборы взяли взаймы у соседки Браник. Толстушка-соседка даже руками всплеснула.
— Двенадцать приборов? Да у вас не свадьба ли, душенька? Что?.. Просто гости? Ах, у меня на прошлой неделе тоже были гости, родственники мужа, две супружеские пары, уж я для них уточки не пожалела, и знаете, душенька, такая уточка была славная, вся кругленькая, чистый жир, верно, жилось ей у меня хорошо, потому и разжирела так, бедняжка, да по ней и видно было, что с жизнью расставаться не хочется. А уж какое вкусное мясо у ней оказалось, было нас только шестеро, но всю ее, миленькую, умяли, с печенкой и со шкварками, даже жирок вымакали свежим пшеничным хлебушком, вином с песчаников запивали, три литра ушло так, что и не заметили. Знаете, душенька, я ведь люблю, чтобы у меня все, кто ни на есть, хорошо себя чувствовали, будь то человек или животное, да стоит только поглядеть на мой двор и сад-огород — под кровлей ласточки ютятся, на каждом дереве гнездышко, даже из вашего парка ко мне перелетают. А как-то даже синички прижились на каштане…
Был теплый летний день, развесистое ореховое дерево перед барским домом в сверкающем зеленом своем одеянии лучилось, словно прекрасная дева в самый лучший, самый заветный свой час. Величественная крона над крестовиной праздничного стола недвижно замерла в кристально чистом воздухе, лишь изредка вздрагивал какой-нибудь лист, стряхивая прилегший ему на спинку солнечный луч. Солнце так прочно утвердилось над всей округой, словно законная наследница — звездная ночь — уже никогда не сможет выпроводить его из захваченных владений. По обе стороны длинной тополевой аллеи, бежавшей прямехонько к парадному входу, над бесконечными заросшими бурьяном кустарниками стояло неумолчное гудение пчел, сгустившаяся музыка летнего дня.