Он был князь, он был первым после Господа на своей земле, и долженствовал быть первым во всем.
Он был искусен в конном бою на копьях… И наверняка сумел бы поразить змия, невзирая на размер, пронзить до сердца — когда вся тяжесть разогнавшегося и закованного в железо коня складывается с тяжестью закованного в железо всадника, несущегося с той же скоростью, и все прикладывается в одну точку, — не устоит ничто.
Беда была в другом: ни кованого доспеха, ни длинного, на восемь локтей копья с собою у них не имелось. И коня, закованного в железо, не было. Кто ж ждал…
А зверобойные, для ловли назначенные копья куда короче — ведь звери не встают строем, ответно выставив острое железо, и кто ж мог ждать, что сыщется зверь, превосходящий хвостом и шеей длину зверобойных копий…
Но он был князь.
И собирался сделать, что был должен. Пусть и зверобойным коротким копьем… Или не сделать, но тогда погибнуть.
Его отец так не любил, и всегда посылал вперед себя других. А он не любил отца — ничем то не выдал, и терпеливо дожидался отчей кончины, а потом смерти братьев — наследование княжьих столов шло «по лествице», по лествичному праву, хотя порой право первородства начинало одерживать верх…
Он не любил отца, ничем почти то не выдав: лишь ни одного из своих сыновей именем деда не назвал. И брал всегда пример не с отца — с дяди, с Мстислава, рискнувшего схватиться меж готовых к сече дружин один в один с вражьим предводителем, с сильномогучим богатырем Редедей, — и одолевшим того, и выигравшим битву самой малой кровью.
…Князь прогнал коня назад, чтоб шибче взять разбег. Взглянул на своих, сбившихся плотной кучкой. На лике Володимира читалась нешуточная надежда…
Князь прикусил губу.
Он странно относился к Володимиру, — после того, как тот, посланный войной на Полоцкое княжество, против вечно мятежного Всеслава, взял приступом мятежный город Минск…
Всех жителей Минска дружинники Володимира его приказом истребили под корень. Всех. Под корень. До грудных младенцев истребили, не взяв полона. И животин всех городских извели. До последней собаки, и до последней кошки, — таившихся на деревах котов сбивали стрелами.
Устрашенный невиданной жестокостью, Всеслав просил мира на самых выгодных для князя условиях, но…
Но сына князь стал опасаться.
И ученого фряжского лекаря, присланного дочерью Евпраксией, супругой германского императора, не возвернул обратно, как вознамерился первоначально: теперь лекарь, среди прочих своих обязанностей, проверял рогом единорога все вина и яства, подаваемые князю. На всякий случай…