Не знаю уж, чем бы все закончилось, но вмешалась мама, после чего я на целый месяц оказалась прикована к подземельям таиртов, откуда вечерами меня под конвоем провожали в мои же покои. В самом деле, как преступницу!
Меня это забавляло до невозможности, и я регулярно пыталась сбежать от охраны. Бедные гвардейцы очень расстраивались и просили так не делать. В конце концов, они даже стали бросать жребий — кому выпадет печальная необходимость меня охранять.
Да, первые дни это казалось забавным, однако месяц наказания включал в себя и мой день рождения, и отмененный по приказу отца бал. Братья, полагала я, все равно мне что-нибудь подарят, но только когда срок наказания истечет. В лабораторию таиртов я шла охотно, хотя в присутствии отца старалась показать, какие невыносимые страдания причиняет мне королевское наказание. Иначе драгоценный родитель мог додуматься до чего-нибудь поистине ужасного. А пока довольны были все, кроме подмастерьев таиртов, поскольку заготовки для артефактов я портила примерно через день, а создавать новые приходилось им.
Официально Мервин являлся младшим из мастеров, но я давно знала, что самые важные и сложные заказы выполнял именно он. Единственная причина такой несправедливости заключалась в его смешанной крови. Глупость, конечно: в своем деле Мервин был гением, это могла понять даже я. И это прекрасно знал отец.
Шла третья неделя моего наказания, наступил канун дня рождения. Я как раз начала спуск в подземелья таиртов и завернула за первый угол, а стражники плелись где-то за спиной, когда меня окликнул знакомый голос. Камила, несколько лет как постоянная подружка Седда. Не знаю уж, что они нашли друг в друге. По-моему, более неподходящую пару трудно было подобрать: холодный и язвительный сухарь, мой третий братец, и нежная, хрупкая, похожая на плакучую иву, дочь Крийского герцога. Хотя, когда Седд положил на нее глаз, оставался ли у Камилы выбор?
— Тебе завтра исполняется семнадцать, — тягуче произнесла девушка, выступая из тени бокового хода. Я остановилась, с любопытством глядя на черноволосую пассию брата. Мы находились в хороших отношениях, хотя до дружбы у нас не дошло. Однако она часто пренебрегала условностями и, когда мы оказывались наедине, обращалась на «ты». Я не возражала.
— Семнадцать, а ты опять идешь в эти мерзкие подземелья, — певучий голос нобилессы наполнился состраданием.
Я не стала спорить с определением, только согласно кивнула. Камила была не первой, кто постарался втайне от короля выразить мне сочувствие. Причина доброты придворных объяснялась просто: одного моего слова было достаточно, чтобы Камир, старший принц и наследник, счел своей обязанностью наказать обидчиков любимой сестренки. А его недовольство грозило б