Состояние внучки было тяжёлым. Врачи настаивали сменить жаркий Шевченко на более умеренный город, убеждая, что «оздоровительный фактор» девочки связан с климатическими условиями. Нина с мужем бросили всё и уехали во Владимирскую область. Там, вдали от родственников, прожили они четыре года.
В Перми меж тем одиноко доживал отец, и Нина отправилась к отцу просить разрешения на переезд к нему. Он успел отвыкнуть от семьи и за вечерним застольем, не глядя дочери в глаза, выдал:
– Впущу, а вы потом не выгоните меня из квартиры? Она покраснела, будто не раз уже выгоняла. Из глубин детских воспоминаний всплывало совсем другое: забота, ласка, внимание. Равнодушие и чёрствость потрясли, чёрные мысли оскорбили, и она заплакала.
– А что я такого сказал? – удивился он. – Это суровая правда жизни.
– Прости, отец. Думала, обрадуешься и захочешь помочь дочери, но прежде всего внучке, а ты вон как!.. Была б у матери квартира – я б на эту тему с тобой не говорила. Не бери в голову, мест с умеренным климатом в СССР не так уж и мало! – сказала она как можно равнодушней.
В поисках оздоровительного климата для дочери зятю посоветовали съездить к ясновидящей в Москву. Та посоветовала Житомир: «Надолго там не задержитесь».
Приближался конец столетия. «Перестройка» набирала обороты. От безденежья, растущей дороговизны, исчезновения товаров и самых необходимых продуктов становилось невмоготу. Если по талонам что-то выбрасывали, тут же образовывались огромные очереди с горластыми и крепкими амбалами, что отталкивали слабых. Это было время, когда российским немцам официально разрешили выезд на «историческую родину», и в приватизированных чердачных комнатах Амалия с Леной решили попытать счастья – сели заполнять заявление на выезд.
Ответ не задержался, и вскоре Амалия с Леной выехали в страну, откуда полвека назад «рулетка» жизни вышвырнула 13-летнюю девочку. В Доберлюк-Кирхгайн она узнала прежние места и вспомнила, как они, рядовые жертвы войны, втискивались в переполненные вагоны, надеясь на спасение.
Семья старшей дочери Нины переехала меж тем в освободившиеся комнаты чердачно-умеренного Житомира, где молодую семью ожидал парадокс нового времени. По матери, этнической немке, Нина, полунемка-полуукраинка, получала, как ни странно, украинское гражданство, а её мужа, коренного украинца Виктора Федорченко, не по своей воле ставшего гражданином Казахстана после распада СССР, Украина признавать не хотела.
Он лишался Родины, а с нею и перспектив на будущее. Цивилизованная Европа, воспринимавшаяся, как мираж, становилась меж тем реальностью, и он заговорил о переезде. Заграничные горизонты открывали радужные надежды и перспективы, в то время как тёщины комнаты, где не было никаких удобств, тяжёлых чувств при расставании не вызывали.