Винтики эпохи. Невыдуманные истории (Шнайдер-Стремякова) - страница 77

– Мы любили друг друга. Собирались пожениться.

– Для меня это было очевидно…

– Миш, за что жизнь так неласкова ко мне?

– Ко мне она тоже неласкова.

– Чем – неласкова? У тебя родители живы.

– Слава Богу, живы. А клеймо «потомок кулака»? А безотцовщина детства? А голод?

– Но я, Миш, на всём свете осталась одна, – проникновенно пожаловалась она.

– Сати, ты не замечала… меня… моих чувств, а я… я тоже тебя люблю. И домой рвался… тебя хотел увидеть.

– Меня-я?.. Любишь?..

– Тебя, Сати. И женился бы хоть сегодня.

– Женился бы… – усмехнулась она. – Ты хоть знаешь, что такое любовь? Я, Миш… беременна.

Он остановился и, будто впервые видел, прошёлся по ней глазами. Сати была такой, как и раньше, – может, даже чуть лучше. Протянул руку обнять – она отстранилась.

– Миша, у меня перед глазами постоянно Артур, здоровый, живой, красивый, любимый, – замолчала и спрятала глаза в носовой платок. – Наша любовь была короткой, но в ней было столько тепла, столько гармонии! – закончила она со слезами в голосе. – Вот он помешивает в кастрюле суп… вот мы, радостные и счастливые, спешим, держась за руки, к автобусу… впервые целуемся…

Он слушал, а перед глазами, как в немом кино, мелькали картинки… Хотел обрадовать, что ради неё прошёл отбор, что его преследовали её волосы, поворот головы, глаза… что мечтал о встрече…

– Знаешь, Сати, а ведь Артур жив. Молчаливый и незримый, он по-прежнему стоит между тобой и мной, но… моё предложение о замужестве остаётся в силе.

– Спасибо, Миша, но не могу я, – и решительно, будто пряталась, ускорила шаг. Ему о многом хотелось ей сказать, но они шли молча, боясь оскорбить память, боясь выглядеть наигранно и неестественно. У домика тёти остановились.

– Не обижайся, Сати. Можно, я буду приходить – на правах друга?

Она молча кивнула, толкнула дверь мазанки и скрылась.

* * *

«Да, жизнь в полоску. Сейчас она чёрная», – подумал он, сорвал травинку и зашагал, руками разрезая воздух. После столицы острее бросалось в глаза запустение. Всё располагало к воспоминаниям: поля, взгорки, школа, река. Навсегда ушло то, что было дорого, – детское братство. Он сел на старый велосипед и вырулил на дорогу в Абрамкино, где родился, где ошкуривал с одноклассником брёвна, где бегал босой по улице, где с бабушкой выискивал в снегу колоски. С обилием жёлтого песка, посёлок ветшал. Ветшала и процветавшая когда-то ферма. Река обмелела. Избушки, казалось, спали. Редкие встречные радостно узнавали, но жаловались, что деревня пустеет: люди умирают, новые не приезжают.

Вечерело. Он отправился к бабе Дусе, бывшей соседке. Она полезла в погреб, достала кусок сала и за считанные минуты приготовила деревенскую яичницу с луком и укропом. Поставила на стол бутылочку с самогоном и уселась рядом.