Истосковавшись по родительскому дому, он в августе 1929 г. вернулся в дом деда Иоганна и Иоганна-отца с пустым карманом и решительно заявил: «Из Мариенталя я больше никуда». Было ему 20.
По селу маршировали, провожаемые грустными взглядами стариков, отряды юных пионеров и подростков, вслед которым шептали: «Смотри – слуги Дьявола, безбожные комсомольцы». Отмахиваясь от наставлений родителей: «Вы отстали от жизни», они собиралась по вечерам в колхозном клубе – огромном кирпичном здании бывшей церкви, с которой снесли купол. Курили трубки, самокрутки, активно пропагандировали идеологию коллективного хозяйствования, короче колхозов, что вытесняли идеологию собственника – плоть и кровь поколения отцов.
Надвигался 30-й год. Незадолго после возвращения Петра во двор деда Иоганна и Иоганна-отца неожиданно въехала телега, и колхозные активисты, которых называли «комитетчиками», начали выносить из амбара всё зерно и муку. Когда выносили последний, пятый мешок, дед закричал голосом, который Пётр никогда прежде не слыхивал: «Люди добрые, побойтесь Бога! Чем я завтра накормлю семью, внуков? Вы оставляете нас на голодную смерть!» В ответ по нему основательно прошёлся кнут рослого детины. Пётр хорошо помнил, как вздрогнул дед, побледнел, упал на колени: «Помилуйте…» Хотел, похоже, ещё что-то сказать, но… растянулся, словно подстреленный. Лицо его искривилось, изо рта пошла пена, дед дёрнулся и затих. Комитетчики и потрясённая семья наблюдали, как от сердечного удара умирал дед. «Трогай!» – нарушил тишину детина, и гружённая зерном телега, сопровождаемая воплями, плачем и проклятиями отошедших от шока взрослых и детей, выехала со двора. Смерть деда не перенесла бабушка – её похоронили через неделю в одной могиле с дедом.
Боясь духа безбожных комсомольцев, что оставили в отчем доме обездоленную семью, Иоганн-отец держал единственного сына в строгости: «На милость безбожников надеяться неча… Опора и надёжа семьи один таперь тольки ты».
Учитывая образование и умелые руки Петра, правление колхоза предложило ему отремонтировать не работавшую со времён голода 1920-го года ветряную мельницу. После дня, проработанного на мельнице, он по вечерам помогал отцу – ремонтировал обувь, пилил, рубил дрова, да мало ли дома дел… По воскресеньям после ужинов (так было безопасней) семья усаживалась в большой комнате у распятья – молилась. Мимо, поглядывая на окна, проходили, бывало, девушки, но интереса к ним Пётр не проявлял, и они с клеймом домоседа и мухомора оставили его в покое.
В День католической пасхи в «клубе»-церкви проводился концерт. Броская афиша с танцующей парой дразнила и манила…