Джозефина опустила руку. Ее остановило лицо Миссис, расстроенное даже во сне, бледное даже при свете ламп, с засыхающим порезом, как будто насекомое ползет по щеке. Ее лицо, уже не молодое и не красивое, ее опустошенное лицо. Сердце Джозефины колотилось как будто в такт беспорядочным движениям глаз Миссис, казалось, они обе лежат ниц перед одним и тем же жестоким Богом. В конце концов, они не такие уж разные, поняла Джозефина. Все это время, эти долгие, скудные годы каждая из них была одинока рядом с другой.
Понедельник
После встречи с Гаррисоном в тот день Лина почувствовала себя как будто очищенной, легкой и уверенной в себе. Именно это, думала она, ей и нужно: одеяло сброшено, занавес снят. Произошло что-то правдивое и необходимое, и теперь она ходила по коридорам «Клифтона», ехала на лифтах «Клифтона», поддерживала немудреную болтовню с Мередит у общей копировальной машины, поручала Шерри забронировать гостиницу в Ричмонде с ощущением простой решимости и ясной цели. Женщина, которая все это проделывала, казалась упрощенной версией прежней Лины. Исправленной и отредактированной.
И именно эта Лина с нетерпением ждала сегодняшнего вечера, открытия выставки Оскара «Портреты Грейс». Ее страхи и подозрения отступили, и у нее осталось только желание увидеть картины и покончить с этим. Ложь Оскара о Мари, эти случайные, бессмысленные заметки, написанные матерью, запутали мысли, смутили и расстроили Лину. Портреты Грейс были не более чем красками, холстом, деревом. И все. Никакой магии, никакой тайны. Ее отец был художником, и он черпал вдохновение в своей жизни, как и все художники. «Я хочу рассказать тебе кое-что о маме», – сказал Оскар в ту ночь в студии, и теперь Лина чувствовала, что может смотреть на его работы спокойно, с достойной выдержкой. Того, что она испытала дома, впервые увидев портрет «Хватит» и эти первые наброски Грейс, больше не произойдет. В этом Лина была уверена.
Люди теснились на тротуаре у галереи Натали и пытались заглянуть в окна. В руках у них были бумажные тарелочки с кусочками сыра и салями, бокалы с вином, сигареты. Торжество шло уже час, и настроение было праздничным, а голоса – громкими и беспечными. Лина вошла, прижимая сумку к боку, и пробилась сквозь толпу. Люди нависали над ней, на высоких каблуках, в приподнятом настроении.
Увидев первую картину, Лина похолодела; в животе екнуло, ноги подогнулись, ее новая решимость дрогнула. Это была не та картина, которую Оскар показал ей. Это была Грейс, обнаженная до пояса. Красивые груди, темные соски, волосы, спадающие на плечи, рот приоткрыт. Лина отвела взгляд.