Ее взгляд упал на триптих, и на каждой створке Грейс казалась другой женщиной. От этой картины Лина не отвернулась. На левой створке Грейс смотрела прямо, она была реалистично изображена в простом голубом платье, юбка едва доходила до колен, лицо равнодушное и сосредоточенное, руки свободно свисали по бокам. На правой – та же Грейс, но ее рот был широко открыт, шире, чем обычно открывают рот, глаза большие и дикие, как будто она пыталась пожрать все перед собой. На самой большой центральной панели Грейс была изображена в профиль, заполнивший все пространство – всего лишь половина носа, часть жестоко изогнутой губы и один черный глаз, как будто пойманный в ловушку и разъяренный.
«Я пытаюсь кое-что объяснить. Сказать правду», – говорил Оскар, и Лина с отрешенным сомнением спросила себя, что за правда здесь представлена. Она подумала о собственных воспоминаниях, Грейс расплывчатая и улыбающаяся, пахнущая перцем и сахаром. Мелодия, которую она напевала в моменты ленивой тишины. Игрушечный поезд в пухлой руке. Чувство довольства, мягкого и полного, тепло, которое обвивало Лину, пеленало ее руки, накрывало пальцы ног.
А тут эта злая женщина с настороженным взглядом. Лина понимала, что именно эта женщина (эти женщины) написала записи, которые она нашла в студии Оскара:
В чем смысл? Кто свободен?
О. не понимает, не может.
Все не так, как я вижу.
К ней приближался новый образ матери, не такой, в какой Лина всегда верила, и Лина не пыталась уклониться. Она посмотрела в глаза этой загнанной женщины, с белками, покрытыми тонкой красной паутиной сосудов. Как могла эта новая мать найти время для рисования? Как жена Оскара Спэрроу могла выкроить место для себя? Что нужно Грейс?
Сквозь шум прорвался голос Оскара, и Лина увидела его в углу, спиной к стене, в окружении толпы поклонников. На нем был гладкий черный пиджак поверх белой футболки и темно-синие джинсы, борода аккуратно подстрижена, волосы блестели от какого-то геля. Он производил впечатление светской уверенности и раскованности. Справа от него стояла Натали, ее светлые волосы были высоко зачесаны, несколько выбившихся локонов падали на плечи. На ней было серебристое платье, сверкавшее, открывавшее ее стройные ноги. Глаза и лицо, казалось, тоже искрились в результате некоторого косметического волшебства. Рука Натали легла на плечо Оскара, он наклонился к ней и быстро, небрежно прижал губы к голой коже ее шеи.
Лина поймала взгляд Оскара через всю комнату, и он моментальным плавным движением отошел от Натали. Он начал двигаться к Лине, но на каждом шагу его останавливали доброжелатели, друзья и, наконец, критик в очках. С ним Оскар задержался и начал серьезно что-то говорить, размахивая руками, время от времени извиняясь и глядя на Лину. Она увидела, как рука Оскара поднялась и провела пальцем в воздухе по линии щеки Грейс, нарисованной на холсте, и этот жест был холодным и аналитическим, не имевшим ничего общего с Грейс, женщиной, которую он стремился увековечить, женщиной, которую он любил.