Взялись они за руки и побежали в село. Ванька всхлипывал, кулаком размазывал слезы, но бежал. Им надо было доскочить хотя бы до передней хаты, сказать кому-нибудь, чтобы помогли нести Володю.
Из крайнего двора на дорогу вышла женщина в платке, — увидала двоих перепуганных пацанов.
— Вы от кого тикаете чи шо?
— Тетка Валентина! Рятуйте Володьку!.. Наш Володька на мине подорвался…
Домой Володю привезли на старой продолговатой тачке, которая нашлась у тетки Валентины. Криком кричала Володина мать и все, кто слышал ее плач, поняли, что во дворе Пелагеи — большое горе. Стали приходить люди. Пришла и тетя Вера с Танюхой.
Володю положили на одеяло возле куреня. Баба Хивря с Юркиной матерью осторожно обмыли ему лицо, сняли постолы, расстегнули китель, а до рубашки боялись дотронуться — прикипела она к телу, запеклась, пропитанная кровью, и не было, кажется, под нею живого места. Тетка Пелагея как глянула — побледнела сразу и упала рядом с Володей. Ее отливали холодной водой.
Дед Мирон стоял над Володей потрясенный и жалкий. Он мял шляпу, плакал и каялся перед всеми, беспощадно клял себя:
— Цэ я виноватый. Я недоглядел, старый дурень!.. Сел курить, а он побег оту, рябую холеру, завертать. Побег — и на мину… Та краше б я сам пошел, мне вже одинаково. Я виноватый, не поберег. Судите меня старого… всем селом.
Сознание вдруг вернулось к Володе. Он застонал, схватился руками за живот.
— Володя, братик, — в отчаянье склонилась над ним Дуняша. — Хто тебя так поранил? Скажи.
Володя приоткрыл глаза, но узнал ли он сестренку и всех своих, было не определить. Губы его шевельнулись, и кто-то поспешил подсказать:
— Пить. Просит пить. Принесите воды.
— Не надо, нельзя его поить, — отсоветовала тетя Вера. — У него же поранено все в животе. — И она из кружки чистой тряпочкой всего лишь смочила Володе губы.
— Не умирай, Володечка! — не отходила от него Дуняша. — Тебе дуже больно, да?
Уже подогнали коней, — везти Володю в Раздольное: ни врача, ни фельдшера в Устиновке пока не было. Вместе с одеялом Володю перенесли на подводу. Повезли его в больницу дед Мирон и тетка Пелагея. Люди стали расходиться…
Возвратилась подвода неожиданно рано, — гораздо быстрее, чем надо, чтобы покрыть путь в Раздольное и обратно. Рыдала тетка Пелагея. Совсем сгорбился, посерел и сидел в передке без шляпы дед Мирон. Довезти Володю до больницы они не успели. По дороге он умер…
Плач и горестные причитания уже не покидали двор. Потерянно, совсем не владея собой, металась тетка Пелагея. Юркина мать с тетей Верой и другими соседками захлопотали, готовя, что нужно для похорон. Двое стариков ушли на кладбище копать могилу. А дед Мирон собрал по дворам несколько серых досок, немного обстрогал их фуганком и к вечеру сколотил гроб. Его обтянули покрашенными в черное простынями, — больше нечем было, — и поставили на табуретки посреди пустой, раскрытой к небу хате, из которой еще не ушел, не выветрился запах гари, запах войны…