— Ты! — зыркнул на Юрку Ватажок. — Неси табаку.
Юрка ему не ответил, — скорей отвяжется.
Но Витька не уходил. Ватага выжидающе топталась позади него. Они всегда так: лишь бы к чему прицепиться. Потом нашкодят — и деру.
— Ты шо — глухой? Тащи махры. Курить охота.
Он знал, что тут курить некому: нет в теткиной хате мужиков. А все равно требовал. Юрка промолчал и на этот раз.
— Хлопцы, — хмыкнул Витька. — Он або глухой, або переляканный. Колька, переведи ему, шо я сказал.
Толстощекий, неповоротливый Колька был трусоват, сторонился на улице каждого кутенка, но перед Витькой хвастливо хорохорился.
— Тебе говорят — самосаду тащи, — повелительно распорядился Колька, будто Юрка ему слуга какой. — Витек хочет курить.
— Где я вам возьму?
— Найди, — вымогал Колька. — В хате пошукай.
— У тетки Феклы ще довоенные запасы есть, — скалил зубы Витька.
— А чего заритесь на чужое добро? Думаете, если хозяин на войне, так можно каждому тут распоряжаться? Не буду шукать, — сказал Юрка. — Хоть бы и нашел — не дам. На чужое рот не разевайте.
— Видали его? — Витька цвыкнул через плечо.
— Жлоб, — угождал Колька Ватажку. — Чужого ему жалко, га? Жлоб ты, вот хто. Мы это тебе припомним.
Сам бы Колька не насмелился и одной ногой ступить во двор, но сейчас он был с Витькиной ватагой, дома у тетки — никого, и Колька нагловато подошел к завалинке.
— Месишь? Давай-давай меси. Пацаны, гля на него — чертиков налепил. Продавать будешь?
— Не твое дело, — заслонил Юрка глиняных птиц: на листе фанеры сидела пара смирных голубей, чубатый удод, самодовольный гусак и тонкий журавль на ногах-лучинках.
— Не ховай, не съем, — надулся Колька. — Дай глянуть.
И только Юрка убрал руки, как он пинком опрокинул фанеру… Птицы погибли. Не стало ни удода, ни журавля, ни голубей. На земле валялись безобразные комья глины.
— Лови, бо улетят! — взбрыкнул Колька.
Ватага загоготала.
Юрка боялся зареветь от обиды, бессилия, но увидел у завалинки держак от лопаты, схватил его двумя руками и так шуганул Кольку, что тот пулей вылетел на улицу. Огрызнулся оттуда:
— Ну ты, не дуже!
Свои же его обсмеяли:
— Тикаешь, как фриц от Сталинграда.
— Перестрену где — поговорим, — пригрозил Юрке Колька и швырнул в него осколком кирпича.
На крыше всполошились голуби. Их развел до войны муж тетки Феклы. Теперь у птиц не было хозяина, и жили они без присмотра, сами по себе: летали кормиться в поле, пили из луж и ставка, терпеливо высиживали птенцов, набивали зерном их ненасытные зобы, чтобы потом, когда птенцы вырастут, — драться с ними из-за еды, голубок и места для гнезда на чердаке.