— А знаешь? — вымолвила наконец Таня. — Ты очень похож на свою маму… тетю Люду. Очень.
— Да? Может быть. Чем-нибудь мы всегда похожи на своих матерей… Ты так хорошо ее помнишь?
— Конечно. А ты же помнишь мою?
— Помню.
— Ну вот… А еще ты — точно такой, как на фотографии. Она у меня, прости… Тетя Фекла отдала мне ее. Не будешь обижаться?
— Да чего уж теперь.
— Ну спасибо. — Таня опустила ресницы, разгладила на коленях простенькое ситцевое платье — голубое, со скромным узором из полевых цветов. — Значит, Юра, отслужил свое, да?
— Полный срок, еще и с гаком.
— И куда же ты теперь?
— Куда захочу. Хоть на все четыре стороны… Пока — в Ясногорск. А потом видно будет. Может — в Сибирь, на Братскую ГЭС.
— Вон как… Понятно, — Таня задумалась. — Ты поездом?.. Сегодня или уже у кого-то гостил?
— Сегодня, из Доли. В Устиновке был, у Супрунюков. Привет тебе от них.
— Спасибо… На речку ходил?
— Так, постояли с Трифоном у моста.
— А я там перед маем была. Могилки свои прибрала, цветы посадила…
Помолчали.
— Потом Трифон меня подбросил на своей машинешке, — сказал он.
— И ты сразу — сюда?
— Больше мне некуда.
— И надолго… к нам?
— До вечера. К утру уже надо на поезд.
— В Долю?
— В Долю.
— Так скоро, — грустно вздохнула она. — Куда тебе спешить? Хотя бы на денек остался.
— Да я сразу билет закомпостировал на завтра. Хотел только в Устиновку зайти… потом тебя увидеть и — дальше, напроход.
— А меня — зачем?
— Ну… как друга детства. Узнать, как живешь. Посмотреть, какая ты стала… Может, больше не придется.
— Не заслужила я, Юра, чтобы из-за меня сюда ехать, — отвела она глаза. — Я же тебе про все написала.
— Правда?.. А если не про все?
Она не ответила, смутилась. Но и Юрка не выдал, что ему известно то, о чем не написала Таня, — он промолчал. Затем спросил:
— Как же ты живешь, Танечка?
Она взглядом поблагодарила его:
— Потихоньку. Вот… работаю. Целый день с коровами. А когда дома — воспитываю сынишку.
— Сколько уже ему?
— Три… четвертый.
— И как назвала?
— Семкой… Семеном, как звали моего отца.
— Молодец, — похвалил ее Юрка. — Правильно сделала.
— А про твоего отца так ничего и не слышно? Не разыскал он тебя? Ни разу в армию не написал?
— Ни разу.
— Да-а… Странно все как-то у людей. И многое не понятно… Ну как же можно своих родных бросать на произвол? Это же все одно, что живьем похоронить человека… Ну разве не правда?
— Правда, — подтвердил он. — Я тоже часто об этом думаю… Да сколько ни думай — всего не поймешь.
— Скажи, Юра, — вдруг резко повернулась она, — ты меня совсем презираешь?
От неожиданности и прямоты вопроса Юрка даже растерялся.