От конечной остановки трамвая они свернули вправо; миновав вокзал, магазины, небольшой базарчик, пересекли железнодорожную ветку, проложенную к двум шахтам-соседкам; прошли еще немного в тени высоких акаций, и на перекрестке двух тихих и зеленых, совсем сельских, улочек мать сказала:
— Вот мы и пришли.
Каменный дом Сердюка стоял угловым и выделялся маслянисто отливающей суриком железной крышей и гладкими да белыми стенами с голубой подводкой по карнизу и на фигурных, зубчатых углах. Голубым и зеленым, в елочку, были выкрашены ворота. Перед домом, по ту сторону забора, цвела сирень, а в глубине двора сплошной стеной поднимался сад.
Хозяин усадьбы ждал их. Как только гавкнул за воротами кобель, Сердюк появился на крыльце, утихомирил цепного и запер в сарае; щелкнув задвижкой, отворил калитку и широким жестом пригласил гостей:
— Заходите, прошу… Здравствуйте, Людмила Павловна. Здравствуй, Юрик. — Даже руку подал. — Рад, очень рад, что ты сегодня у меня в гостях. Вот мы и познакомимся с тобой поближе, станем друзьями… Ну, пойдемте в дом. Прошу.
Такие хоромы Юрке и не снились. Большая веранда, прибранная занавесками, с цветами на подоконниках. Такая же просторная прихожая. Всюду постелены пухлые дорожки — не ступить, и Юрка сразу разулся, оставил туфли в прихожей. Комнаты, — а их четыре, — все в коврах. В гостиной ковер и на полу: шкаф, буфет, стол, стулья — красной полировки; на окнах — длинные тюлевые гардины. В углу, на тумбочке, красовалась новенькая светло-серая радиола «Урал», по Юркиным понятиям — вообще недостижимая мечта.
Сиял и Сердюк. На нем была белая шелковая рубаха, в струнку отглаженные коричневые коверкотовые штаны. Лоснились его волосы и выбритые округлые щеки. Он распахивал двери, показывал комнаты и все время улыбался. Можно было подумать, что гостей, желанней сегодняшних, он отродясь не принимал. Юрку это еще больше насторожило.
На столе в гостиной возвышалась хрустальная ваза с букетом сирени, а вокруг нее, на белой скатерти, были расставлены мелкие тарелки — большие и поменьше, тонкие узорчатые стаканы, похожие на цыплячью ножку рюмки, другая посуда; сверкали вилки и ножи. Юрка такого не ожидал: все это — ради них с матерью?
В дом со двора вошла женщина средних лет — круглолицая, светловолосая, в очках. Юрка догадался: сестра Сердюка. Матери она кивнула запросто, как хорошей знакомой. Юрку — окинула с головы до ног, потрепала за локоть:
— Здравствуй, здравствуй. Да ты уже совсем герой. Вон как вытянулся. Мамку скоро перегонишь.
Юрка, и правда, к нынешнему лету сравнялся ростом с матерью, только был худорба́: длинные руки, угловатые плечи, по-девичьи тонкая шея; на затылке, в ямочке, — непокорный вихорок топорщится. Приглядываясь к Сердюковой сестре, Юрка думал: «Чего же они так живут? Он — один, она — тоже одна, без мужа. Детей — ни у него, ни у нее».