— Ты тут ночевать надумал? Вот здорово!
— Только надо хворосту из посадки притащить.
— Так пошли вместе, — потянула Таня его за руку.
— Может, и велосипед возьмем? Еще пригодится. На чем же обратно поедешь?
— Ой, я уже и забыла про него, — засмеялась Таня. — Надо взять. Обещала вернуть в целости.
Они принесли к шалашу две охапки валежника, и Юрка разжег у воды небольшой, спокойный костерок, — чтобы немного поглощал дров, чтобы им надолго хватило огня. Таня села на землю, поджала ноги. Она была в том же ситцевом платье, в котором приходила в обед к тетке Фекле, и в легкой трикотажной кофточке палевого цвета.
— Коров-то хоть успела подоить? — спросил Юрка. — Выговор не схлопочешь от начальства?
— Успела. Девчата пособили.
— Ну так как же ты решилась меня догонять? От ветряка — убежала, а тут…
— Стыдно стало… Последний раз видимся — и даже не вышла тебя проводить. Зачем же так расстраиваться? Ведь не чужие, правда?
— Вроде бы.
Юрка бросил в огонь зеленую ветку да несколько пучков осоки, сорванной на берегу. Костер сразу притух, и густой горьковатый дым потянулся от него, стал низко стелиться над лугом. Темнело. Реже кричал в камышах деркач. Не прилетела больше к ставку цапля.
— Солдатского котелка не хватает к нашему костру, — сказала Таня. — В котелке всегда чего-нибудь сварить можно.
— Даже из топора, — уверил Юрка. — Ты, наверно, проголодалась?
— Ага… Я же убежала из дому без вечери. Своих накормила, а сама не стала. Как-то неохота было.
— Все понято. Сейчас мы тебя подкормим. Как по щучьему велению… У солдата в дороге все должно быть. — Юрка перебросил поближе к огню вещмешок, развязал тесьму. — Тут мне Нюра Супрунюкова чего-то напаковала. Не знаю — чего, но молоко — точно есть.
И он поставил бутылку на землю. Затем принялся потрошить свертки. В них обнаружились полбуханки хлеба, добрый ломоть сала, кусок курятины, вареная картошка, три соленых огурца. От удивления Таня только головой качала:
— Ты и правда — как волшебник. Не успела подумать — готов стол.
— Пробуй молоко. Не прокисло? Не должно бы. Нюра сказала — кипяченое.
Таня открыла бутылку. Попробовала.
— Сладкое, ничего ему не сталось.
— Ну и отлично… Э, чего же ты сидишь на земле? Простудишься. Ну-ка. — Он вытащил из мешка скатку, расстелил шинель. — Вот так. Теперь можно располагаться. Совсем другой табак. Садись, где тебе удобней. Ближе к теплу. — И разложил перед Таней еду. — Не в тереме, но — пировать можно… Давай, принимайся.
— Спасибо тебе, Юра.
Не заметили, как наступила ночь. Она приглушила все голоса и звуки в степи. Только иногда в ставке всплескивала, била поверху хвостом крупная рыба — жируя, вольно гуляли грузные коропа́, да в полях, будто неутомимые кузнецы, постукивали на звонких наковаленках перепела.