Глашиха не отступилась:
— Не надо, Никитушка, не убивай собак. Я… я тебе бутылку поставлю, только не убивай.
— Бутылку? — Беин опустил ружье, насмешливо сощурился.
— Ну. Дома у меня есть. Прямо счас могу принести.
— Давай, тащи. Вместе выпьем за упокой твоей баранухи. — Беин засмеялся недобро. — Может, потом и передумаю стрелять.
— Ну-ну, иди, повесь на место свою бабахалку, — легонько подтолкнула его Глашиха, немного успокоясь. — А я счас принесу, подожди меня маленько.
И прытко, неведомо откуда взяв силы, — будто это и не она только что жаловалась в сельсовете на усталость, — подалась домой.
Она уже отворила калитку, вошла к себе во двор, когда по деревне прокатился грохот выстрелов. Пронзительно, в предсмертном отчаянье затявкала, зашлась жутким воем собака. Сразу же грохнуло еще два раза, И гулкое эхо шарахнулось по долине, многократно повторилось и затихло далеко в горах…
— Убил!.. — Что-то так и оборвалось у Глашихи в груди. — Все ж таки убил. Вот какой он… Вот какие мы, люди.
В избу она не пошла. Опустилась на крылечко. Тихо поникла, сгорбилась от нахлынувшей слабости и сознания какой-то непоправимой, обидной несправедливости, которая живет среди нас, ходит за нами по пятам, и влажными, как луговая трава на заре, стали ее глубокие и грустные глаза.
Тусклым августовским утром, как обычно в половине девятого, бухгалтер городской конторы Госбанка Николай Сергеевич Селезнев шел на работу. Со стороны можно было подумать, что вчера, возвращаясь домой, Николай Сергеевич обронил что-то на улице и теперь ищет утерянное: он шел, держась правой стороны тротуара, ступал осторожно, будто боялся ногу поставить не туда, куда следует; шея вытянута, голова чуть наклонена влево, а взгляд, скользя поверх очков, точно изучал каждый метр пути. В левой руке он нес тощий портфельчик — потертый, неопределенного цвета, который, очевидно, и оттягивал левое плечо. Вся его фигура — длинная, тонкая, вопросительно изогнутая — выражала некоторое недоумение. Однако Николай Сергеевич ничего не искал, ни к чему не приглядывался. Он просто шел на работу. Как вчера, как всегда. Его вовсе не занимало то, что происходило на улице. Он был поглощен заботами предстоящего дня, вспоминал, чего не успел сделать накануне.
Он миновал оживленный переулок. За перекрестком начинался городской сад, и Николай Сергеевич зашагал вдоль высокого деревянного забора, который оберегал сад от улицы. И вдруг… Нет-нет, ничего особенного не произошло. Просто с дерева упал желтый лист. Вспыхнул на мгновение перед глазами Николая Сергеевича, упал на мокрый асфальт и застыл.