— Клюет, дядя Юра! — вскочил на колени, подался вперед Дима. — Тяните… ну!
Движение поплавка Юрка заметил, когда тот уже вынырнул и, подрагивая, вяло заскользил в сторону. Понимая, что с подсечкой он позорно опоздал, Юрка все же привздернул конец гибкого удилища… почувствовал на леске тяжесть, энергичное биение и осторожно потащил. Это был небольшой язь, но упирался он отчаянно, а вблизи у берега дерзко взбросился, вылетел из воды, сверкнул боками, ударил хвостом и… сорвался с крючка, мигом исчез в омутке, напуганный неприятным происшествием. Речка скрыла его и быстро сгладила следы всплесков.
— Эх, ушел! — искренне пожалел Дима. — Хороший был язек. Побольшей моих. Точно?
— Раззява! — рассердился на себя Юрка. — Развесил уши. А рыба — она лопоухих сразу чует… Ну и раззява.
Видя, что друг огорчен, Дима заговорил успокоительно:
— Бывает. У меня сегодня тоже срывалися. Штуки три… или четыре. Как же без этого? Если каждую рыбку вытаскивать, так скоро в речке ни одного бубыря не останется. А надо, чтоб осталось. И на тот год, и по-за тот, и на все другие года. Правда, дядя Юра?
— Само собой.
Они перешли на новое место. Посидели, порыбачили еще полчаса. Ничего доброго не поймали. Клевали только бубыри.
— Плохой сегодня из меня рыбак, — сказал Юрка. — Хватит. На, Дима, бери удочку. Может, тебе повезет… А мне уже на вокзал пора.
— Уже? Так скоро?.. Жалко, дядя Юра, что вы уезжаете.
— Ничего, браток, не попишешь. Надо. Куда-то все равно надо ехать, раз отслужил. У всякого своя доля и свой шлях широкий — сказал один хороший поэт… Своя доля — точно. А вот шлях — не у всех широкий. Часто — так себе дорожка, одни кривуны да колдобины. Того и гляди — ноги поломаешь… а то и шею.
— Жизнь — она такая, — со стариковским спокойным глубокомыслием подтвердил Дима. — Кому — все пряники да пироги, а кому — черные сухари. — Он прислушался к далекому гудку паровоза. — Какой-то бежит, поспешает… Я вас провожать пойду. Можно, дядя Юра?
— Да брось. Лишнее это. Давай без парада. Лучше рыбу домой неси, пока свежая, не раздрябла.
— Рыба потерпит. Ничего ей не сделается. Я ее мокрой травой накрою. Свеженькую донесу. — И Дима принялся сматывать удочку.
— Зря ты. Сидел бы да рыбачил. Зачем меня провожать? Не генерал. Сам найду свой вагон.
— Полагается провожать, — не согласился Дима. — Вы же, дядя Юра, никогда уже сюда не приедете, правда? Вот сядете в поезд — и все, больше, может, и не увидимся. Жизнь — она такая.
— Убедил. Пошли потихоньку.
Одновременно с ними покинули берег и аисты: плавными тугими взмахами крыльев они подняли себя над землей, долетели до леса, возвратились и стали медленно, большими кругами набирать высоту.