— Я ничего не думаю, — буркнула я тогда. — Я вообще учиться собираюсь, а не наследника выслеживать.
— Присоединяюсь к Шайне, — засмеялась Рональдин. — Не нашего это ума дело.
В тот момент Дин расшнуровывала платье, а расшнуровав, спустила его сначала до пояса, а потом и вовсе сбросила на пол, оставшись в одной нижней рубашке. Вскоре она стянула и её, представ перед нами полностью обнажённой.
Ну, мне-то ничего — я в своей жизни голых девиц перевидала много, да и мужчин в неглиже видела — и во сне, и наяву. Смутить голой грудью (и не только!) человека, прожившего десять лет в борделе, нелегко.
А вот Мирру оказалось — легко. Она покраснела вся, с ног до головы. Даже уши, даже белки глаз — и те порозовели. Странно.
И Дин это заметила.
— Ой, — сказала она. — Прости, я… не подумала. Я же оборотень, а у нас обнажённое тело не вызывает такой реакции, как у вас, людей. Извини. Мне переодеваться в ванной?
И пока Мирра, вымученно улыбаясь и уверяя, что ничего страшного, она просто от неожиданности, я рассматривала Рональдин, которая и не подумала прикрыться во время этого диалога.
Да… у матушки Розы она стала бы звездой. Грудь у неё была большая, двумя аккуратными такими шариками, увенчанными небольшими, словно нетронутыми сосками. Как две розовые ягодки. И кожа… на руках, ногах и животе — белая, молочная, гладкая. А внизу живота — треугольник золотых, как и на голове, волос. Рональдин была пухленькой, но её это нисколько не портило, даже наоборот.
Заметив мой взгляд, она улыбнулась, подмигнула и спросила, уже натягивая на своё великолепное тело ночнушку:
— Ну и сколько бы за меня дали в заведении матушки Розы?
— Не меньше пяти альтерров за ночь, — ответила я честно. — А если девственница — десять.
Наверное, если бы этот вопрос задала не Дин, я бы обиделась. Но в её устах он звучал совсем не обидно — просто как шутка.
— Значит, десять, — засмеялась она, опять подмигнула — и метнулась в ванную.
И как только за ней захлопнулась дверь, Мирра протянула:
— Точно… Тарс… А я всё думала, где слышала эту фамилию…
— Ну да, я приёмная дочь матушки Розы, владелицы борделя. Ты что-то имеешь против?..
Наверное, это прозвучало с некоторой долей угрозы, потому что рыжая совершенно искренне удивилась и начала заверять меня, что ей абсолютно всё равно. А потом спросила:
— Слушай, Шайна… а за меня сколько бы дали? Ну, за ночь?
— Три альтерра. А если девственница — пять.
Мирра засмеялась так громко и заразительно, что я не выдержала и тоже улыбнулась, хоть и не понимала, по какой причине она так ржёт.
— Вот бы они были разочарованы, — пробормотала она наконец, смахивая слёзы с глаз. И я решила не уточнять, чем именно — тем, что не девственница, или чем-то ещё.