— Как бы то ни было, ни один чудотворец не успеет исцелить его разум, если Шади не займутся обычные лекари, — сказал Нисаль-ага, заметив мои сомнения. — А если мальчик пожелает вернуть себе память, то это можно будет устроить, когда я увижу заклинание и смогу разработать противодействие для него.
Я неуверенно опустила взгляд. Шади раскачивался, как метроном, и непрерывно бормотал себе под нос что-то про зверей и когти. Он не повернулся, даже когда я шагнула ближе и подняла руки.
Со стороны чародейство всегда выглядело странно — а в исполнении «зеркала» еще страннее: обычные люди не могли видеть струны магии, натянутые в пространстве, как веревки в доме у слепого. Хочешь — двигайся по ним, нет — справляйся своими силами, ищи дорогу безо всяких направляющих.
Но, когда заклинания творили полноценные маги, задетые ими струны едва заметно светились, выстраиваясь в стройные рисунки, и тихо звенели; чем выше было мастерство чародея, тем сложнее и чище звучала мелодия, и тем прекраснее получался узор.
Когда что-то пыталась сделать я, это выглядело так, словно я слепо шарю руками в пространстве. Неудивительно, что у отчима никогда не было много заказчиков: любой товар еще нужно уметь преподнести — а это весьма непросто, когда речь идет о блаженной арсанийке, которая хватает напряженными пальцами безответный и совершенно беззвучный воздух.
Но свитки с заклинаниями у меня получались ничуть не хуже, чем у Малиха, и ими точно так же могли пользоваться все, кто хотел, — даже люди вовсе без магического дара. Я действительно видела магические струны и слышала их песни, и они сами сплетались в мелодию, что неотступно звучала в моей голове, пока я помнила чужие чары.
Мелодия «черного забвения» была на редкость неблагозвучной. Струны напряженно гудели, будто вот-вот лопнут, и басовитые звуки били по ушам — неритмично, но настойчиво, и казалось, что сердце вот-вот сорвется с размеренного биения в тот же сводящий с ума напев.
Но оно выдержало в прошлый раз. Выдержало и в этот.
Из всех присутствующих мое заклинание мог оценить разве что Нисаль-ага. И Абдулахад-ага, и стражники в открытой галерее только с недоумением смотрели, как я кручу головой, будто прислушиваясь, и странно изгибаю пальцы — и, когда я выдохнула и расслабилась, даже не сразу догадались взглянуть на клетку.
Мальчишка спал, обхватив себя мосластыми руками и беззащитно заломив брови. Ему предстояло проспать весь день — и проснуться без воспоминаний.
— Вот, — я встряхнула руками: кончики пальцев устало зудели, словно я и в самом деле сыграла какую-то мелодию на струнном инструменте. — «Черное забвение».