Город затопила вторая волна ненависти к магии, в Храме собирались на ежедневные молитвы все, кто мог до него дойти, но ситуации это, понятное дело, никак не исправило.
Все решил непомерно шустрый младший епископ, когда я смутно вспомнила что-то про отрубание нахцереру головы и варку оной в уксусе; в эффективности методы я была не слишком-то уверена, но святоша незамедлительно вцепился в идею, как клещ в собачье ухо, и выдал вполне жизнеспособный план.
Пока неизвестно, кем же был похороненный без савана, монетке самое место под языком сына мельника. Где его искать, все в курсе, а во избежание самоуправства горожан вокруг могилы должен круглосуточно дежурить десяток храмовников — есть тут один на примете, а смену ему потом подыщут. Когда найдут второго нахцерера, голову первого приготовят со всеми кулинарными изысками, о каких я вспомню; а монетка понадобится, чтобы обезвредить бокорова знакомца.
Вооруженный лопатами десяток Раинера план активно не одобрял, но деваться ему было некуда.
Могила мельникова сына обнаружилась на самой окраине кладбища; рядом высились покосившиеся, второпях воткнутые в землю надгробия его родителей. Дальше шли братские захоронения, в которых, невзирая на погоду, добросовестно рылись серые фигуры нищих, явно рассчитывающих если не на поживу прямо сейчас, то на благодарность Старшого — потом. На меня они демонстративно не обращали внимания. Куда больший интерес у них вызвали храмовники с лопатами, и из-за сплошной стены дождя вынырнул тощий мальчишка — один из немногих оставшихся в живых сыновей хозяина Нищего квартала, — тихо шмыгнул за соседнее надгробие и притаился, по старой привычке собирая сведения для отца. Я думала, что он струхнет, когда могилу раскопают, но Старшой растил достойных преемников.
Зато у меня заметно тряслись коленки.
Гроб еще не достали, а из него уже вполне отчетливо, несмотря на дождь, доносилось увлеченное чавканье. На лицах храмовников явственно читалось желание немедля сменить специализацию и рвануть в паломничество куда-нибудь на восток, куда чума еще не добралась. Младший член отряда, всю дорогу зубоскаливший и, к неудовольствию десятника, строивший мне глазки, притих и с суеверным ужасом уставился на подгнивающую крышку гроба.
Раинер еле заметно усмехнулся и подошел ближе ко мне.
- Лопаты — в сторону, приготовить молитвенники и клинки! Бланш, готова?
Я обреченно дернулась и помотала головой, вцепившись в монетку обеими руками.
- Открываю! — предупредил Раинер и бесцеремонно потащил меня к изголовью. От страха я даже не успела сообразить, что происходит, — а когда спохватилась, протестовать было уже поздно. Десятник бросил быстрый взгляд на своих людей, проверяя готовность (мою бы проверил!) и всадил лом в щель, с треском высадив крышку.