- Ведьма-а-а… — хрипло и безнадежно, но вместе с тем удивительно мелодично простонал он мне в шею, опалив винными парами.
Я вздрогнула и съежилась в его объятиях, зажмурившись от кольнувшего страха, — но он уже спал, уронив голову мне на грудь. Скосив взгляд, я убедилась, что храмовничьи ноги в форменных сапогах свешиваются с кровати, а рубашка выбилась из-под ремня и интригующе приоткрывает подживающий синяк на спине.
Значит, «еще один способ, получше, но он неуместен среди женщин и детей»?
Горячее дыхание все еще отзывалось предательской дрожью где-то в груди — и глубже. Горел призрачный след на спине, хриплый голос отдавался эхом в пустой голове. Я откинулась на подушку и глухо выругалась.
Обеты. О-бе-ты. А если бы градус пьянки оказался ниже необходимого?..
Я попыталась выбраться, но Раинер наглядно продемонстрировал, что в десятники храмовой дружины слабаки не выбиваются. Кажется, он был вполне способен удавить нахцерера простыми объятиями, и с головой в уксусе мы корячились совершенно напрасно — все решалось разорением винного погреба, быстро, эффективно и куда приятнее бдения на дальнем кладбище.
- Раинер!
Ноль внимания. Он только крепче сжал меня на манер любимой подушки — и еще и потерся щекой, не просыпаясь. Я безнадежно дернулась, но сумела только выдернуть из-под него одну ногу — и позиция сделалась и вовсе недвусмысленной. Когда раздался стук в дверь, я уже не знала, радоваться возможному спасению или смущаться от того, в каком положении меня застанут. Но провести остаток ночи в роли храмовничьей подушки мне не улыбалось однозначно, так что я обреченно призналась:
— Не заперто.
Оберон уже и сам в этом убедился, распахнув дверь.
- Доброй ночи, Эйвери, — невозмутимо сказал он и без лишних слов сдернул с меня храмовника.
Тот даже не проснулся, но, обняв уже настоящую подушку, недовольно нахмурился. Я дернула уголком рта и, сев на постели, потерла лицо, с удивлением обнаружив влагу на щеках.
- Ты в порядке? — тихо спросил Оберон. — Рэвен перебрал и спутал комнаты, и я подумал, что брат Раинер, должно быть, в такой же кондиции…
И беспокоился не столько за меня, сколько за боеспособность единственного поющего храмовника на всей Ирейе, мысленно закончила я. Но вслух сказала:
- Спасибо. Он вырубился почти сразу, как только пришел, а я не могла выбраться.
Оберон понимающе усмехнулся.
- Пойдем, я скажу дежурному, чтобы открыл твою комнату. Ее уже подготовили, но не стали тебя будить.
Я благодарно кивнула.
Но из спальни Раинера ушла, кляня себя последними словами, только после того, как стянула с него сапоги и набросила сверху одеяло.