— Я не могу быть с тобой, Уна, — резко произнёс мужчина, избегая моего взгляда. Сердце сжалось, — Ты мне не ровня. Обычная женщина, пусть даже и зрячая, никогда не станет мне по-настоящему близкой. Ты знаешь, кто я. Я никогда не возьму тебя в жёны, а давать пустую надежду, по меньшей мере, бесчестно.
— А той девушке из трактира ты давал надежду? — вскинулась я, вспомнив, как его внимание недавно привлекла какая-то вертихвостка.
— Какой?.. — удивился он. — А, Жизелле… Тебя она не должна волновать. Эта особа — посланница Лирана. Благодаря ей я знаю, где теперь он скрывается и что поручает мне. Но в любом случае не нужно меня ревновать, Уна. У нас есть общая цель, но не более того.
— Что же… — убито протянула я. — Спасибо за откровенность.
Несмотря на пустоту, выжегшую всё в груди, я смогла сохранить твёрдость и скрыть, какую рану он мне нанёс, хотя он не мог не догадываться. Милош имел полное право мне отказать, и всё равно я чувствовала себя преданной и вышвырнутой вон.
— Уна… — начал было он. Вор не умел успокаивать и сопереживать. Я знала, что вся эта ситуация казалась ему ужасно неловкой, но я не собиралась её сглаживать.
— Не надо, Милош, — отрезала я, нарушив ещё одно правило — не называть его настоящим именем, но по-другому в этот миг я не могла поступить.
Я безучастно смотрела перед собой, ничего не видя. Внутри билась боль.
— Уйди, — попросила я.
Он замер в нерешительности, но спустя минуту, вероятно не зная, как ещё поступить, ушёл, аккуратно закрыв за собой дверь. Его не волновали чувства северянки Уны. Его тревожил рассудок зрячей — личной игрушки наследника престола.
Я упала на кровать и разрыдалась. Где-то снаружи послышался шум, будто кто-то сильно, до грохота ударил в стену, но я почти не обратила на это внимания, поглощённая собственным бессильным горем.
* * *
Вечером Милош вернулся как ни в чём не бывало. Стремительно зашёл, будто утром не случилось того унизительного разговора, о котором напоминали лишь ссадины на его костяшках пальцев и боль в моём сердце, и бодро сказал:
— Уна, ты прочитала книги, которые я просил взять?
Как бы я не захотела выставить его немедленно вон, я сдержалась. Было поздно бежать с тонущего корабля. Все шлюпки уплыли, и я теперь неразрывно связана с наследником рода Дульбрад, как поводырь со слепым. Поэтому я, за прошедшее время успевшая унять истерику и прийти в себя, нашла силы спокойно ответить:
— Да, разумеется.
Глаза оставались сухими, голос — твёрдым и без дрожи. Я могла бы гордиться собой. Но всё равно смотрела на Ловкача с болью. Обида на судьбу смешалась с отвращением к себе. Что бы ни случилось, я навсегда останусь той сиротой, до которой никому нет дела.