В музее
Москва.
В Музее изобразительных искусств выставка французской живописи.
Я стоял перед натюрмортом Сезанна и вглядывался. И, как мог, постигал. Он тронул меня:
– Вы уже видели Моне, Сислея, Добиньи?
– Нет. Я побуду здесь и пойду.
– Как? И вы не хотите дальше? Но почему?
– Да мне и этого много.
Он был удивлен и даже как будто он расстроен.
На другой день он говорил Анне Ивановне:
– Не понимаю его. Как это можно смотреть одного Сезанна и даже не заглянуть в другие залы.
* * *
Годы спустя он признавался, что более пяти картин за один раз смотреть не может. Устает и не воспринимает…
На концерте
Однажды в Москву приехала греческая пианистка Вассо Девецци. Она пригласила Рихтера на свой концерт в Большой зал консерватории.
Рихтер появился на балконе под портретом Бородина в тот момент, когда Вассо уже шла по эстраде между пультами.
За ней следовал дирижер. Объявлен концерт Моцарта.
Публика аплодирует. Вассо кланяется, придерживая великолепное дворцовое платье.
Но вот с поклонами все, она садится, и зал стихает.
Первые такты концерта просты и прозрачны. Звуки полны, округлы, весомы, мысль ясна, крупна и поэтична. Все безупречно! Словом – Музыка, с большой буквы.
Я вижу Рихтера. Он стоит, опершись на барьер, подавшись вперед, хотя рядом свободные места. Он весь – внимание. Он слушает и смотрит. Видно, как ему нравится. Еще бы! Ведь это – по-настоящему…
Но концерт между тем усложняется, появляются гаммы, рулады, ломаные арпеджио и пассажи.
Вот забились шестнадцатые, заметались руки, и Вассо, увы, померкла. И появилась та внешняя псевдосвобода, тот ложный блеск, за которым всегда скрывается крупный художественный компромисс.
Ничего не поделаешь! Моцарт – это трудно.
Рихтер уже сидит, подперев щеку ладонью, и, чуть улыбаясь, уже не вслушиваясь, ждет конца…
* * *
В артистической он оживленно говорил о чем-то с Вассо. Она, потупившись и раскрасневшись, сияла. Может быть, он хвалил ее платье?
Несчастный случай
Анна Ивановна снимала дачу в дальней деревне за Дмитровом. Автобус ходил туда раз в сутки.
Рихтер любил это место и часто бывал у нее там.
Однажды он приехал со сломанной рукой. Правую кисть обезображивал отек. Средний палец был вывернут.
Он сказал, смеясь:
– Ну, с роялем, кажется, все!
У нее затряслось лицо. Это был конец. Он сунул руку в ведро с водой и спросил:
– Мы будем обедать?
Она ничего не могла добиться. Он только отшучивался. Уверял, что все уже обошлось. Боли нет никакой, а отек от холодной воды сейчас сойдет.
Но следовало срочно отправить его в Москву.