В комнате с тремя койками по стенам, круглым столом на основательных ножках из потемневшего старого дуба и тремя тумбочками, тоже темными от времени, было тесно. Дни и моды не касались ее своими изменчивыми перстами, и потому в ней ничего не менялось, ничего не уходило и ничего не прибавлялось с того самого дня, когда впервые было поставлено и еще пахло свежим деревом, клеем, политурой. Но со временем эти запахи начисто утратились. Их выжил тяжелый дух общежития, где временно коротают ночи командировочные мужчины, не стесняющиеся курить, прятать по тумбочкам недоеденные банки рыбных консервов в томате, селедку, завернутую в листок местной районной газеты, мужчины, которые не моют перед сном ног.
Так выглядела комната в заводском доме приезжих, в которой поселился Егор Канунников. Опять надо было приспосабливаться ко всему этому, забывать о себе, своих привычках, своем образе жизни. Условия требовали от него стать среднестатистической единицей, и он стал ею и, должно быть, поэтому так скоро сошелся с двумя парнями — из Пензы и Чистополя, жившими уже порядочное время в Чернореченске. Ребята чуть свет рванули на завод, надеясь, что день начнется с везения, а Егор еще остался дома, если можно было назвать домом эту комнату. Вчера главный инженер назначил ему встречу на двенадцать часов дня, и он не хотел кому бы то ни было мозолить глаза до времени. Нет ничего хуже болтаться без дела. И люди на тебя смотрят как на пустое место, и сам чувствуешь себя так, будто в гости ввалился раньше срока, когда у хозяев еще не у шубы рукав и они поглядывают на тебя то с замешательством, то со скрытым раздражением.
То ли дело явиться к середине пирушки. Вот тогда ты уж самый милый, самый желанный. Тебе и штрафника поднесут, да не лафитничек, а фужер, и ты отнекиваешься, а сердце тает от общего нежного внимания к тебе.
«Черта с два что получишь, если поспеешь к шапочному разбору, — возразил он себе, вспомнив, что он за гость тут. — Будешь канюкой, так и отколется кое-что, а не будешь, так и уйдешь, с чем придешь. Раньше говорили: «Не солоно хлебавши», а ныне скажут: «Уйдешь, кофе не отпив». Новое время — новые присказки, а смысл — один черт»…
Егора раздражало, что так бездарно начинался день. Пропадают лучшие утренние часы, и он не видел, чем их занять. Бродить по городу? Он знал его вдоль и поперек. Жмется к заводу булыжными улицами, темными от копоти и пыли домами. Построенный на болотине — и сейчас кое-где деревянные тротуары на высоких сваях — город в жаркие дни задыхается от черной пыли — болотная торфяная грязь, высохнув, делалась тонким ползучим порошком, который увязывался за легким ветерком, веревочкой вился за велосипедистами, тучей валил за автомобилем. Город далеко отстал от своих сверстников и соседей — то и дело велись разговоры о закрытии завода, и строительство Чернореченска само собой сдерживалось.