Они пообедали шашлыками, приготовленными на жаровнях тут же, под открытым небом. Нина сдирала с шампуров обгорелое мясо, клала в рот, радовалась:
— Сроду не было такого аппетита, Егор Иванович. Грузины приучат нас к этому полусырому горелому мясу, и мы тоже будет танцевать с кинжалом в зубах.
— Эх, побывать бы вам в Грузии…
— А вы бывали?
— Где я не бывал? Они сразу бы в вас почуяли человека, для которого чужая беда больнее своей, и носили бы на руках. Пожалуй, на руках носить, это у них не выйдет. Но вина вы уж попили бы…
— Вы получили все, что надо? — спросила Нина, когда они вышли на малолюдный перрон Рижского вокзала, пожалуй самого приятного тихой размеренной жизнью вокзала Москвы.
— Все получу сегодня. Проводница в нашем фирменном поезде доставит мне чемодан всякой всячины.
— И завтра вы будете в Харькове?
— Да…
— Так зайдите к доктору Казимирскому. Договоритесь о дочери.
— Я ее привезу к вам, в Таллин.
— Спасибо. Я сделаю все, что могу.
Он видел, как она взволновала, и оттого, что не хотела показать своего волнения, все в ней напряглось. Она не знала, что ждет ее в Таллине — писем от мужа так и не было, и в то же время было грустно расставаться с Егором Ивановичем. Совсем недавно были они чужими людьми, странный случай свел их на Раннамыйза, и вот теперь грустно расставаться.
— Будьте здоровы, Нина Сергеевна! Мой поклон Таллину и его флюгерам и старому Тоомасу.
— Будь здоров, Егор Иванович! — Он заметил, что она первый раз сказала ему «ты». — Я целую тебя. Мне было с тобой приятно и легко.
Она поцеловала его в щеку.
— Нина… — Голос его был глух от волнения.
— Не надо, Егорушка, не надо. Мы ведь так трезвы и рассудочны, что должны, обязательно должны знать, что можем и что не можем уже делать. Должны!
— Должны! — повторил он как заклинание.
Из открытых дверей вагона, медленно тронувшегося с места, Нина два раза махнула ему рукой в черной перчатке.
Прежде чем войти в квартиру, Нина постояла перед дверью. В ней боролись противоречивые чувства. Хотелось скорее войти в эту дверь, хотелось скорее узнать, дома ли Гуртовой или он снова ушел в плавание. Хотелось, чтобы он ушел, и в то же время хотелось его увидеть. Сейчас она не думала, что у них все кончилось, она должна еще выяснить, кончилось ли.
Ей было легко в Москве, когда она не чувствовала от него зависимости, не бегала каждый день на телефон, не ждала писем. Нет, письма она все же ждала, особенно до ссоры Гуртового с ее матерью и отъезда матери в Таганрог с Аскольдом.
«Черт возьми, опять я теряю себя. Что за магическая сила этого человека? — подумала она. — Есть ли еще на свете такие люди?»