— Нина…
Она обняла его за шею, погладила по голове, как ребенка, попросила:
— Тише, Егорушка, не задержи меня. Я ухожу. Меня там ждут.
Он сразу протрезвел от нового нахлынувшего желания, спросил озабоченно:
— А тебя не хватились? Мать знает, где ты?
— Знает. Я ночевала у подруги. Мы с ней вместе учились. Она сейчас инспектор Минздрава Башкирии. Мы встретились внизу.
— Да, вот она любовь-то…
— Нет, на самом деле я могла у нее ночевать, и ночевала первую ночь, пока ты еще возился в Киеве со своими алмазами. Хоть бы прихватил один, взглянуть, какие они.
— А-а, — махнул он рукой, — так себе. Пыль. Никакого вида. И сгорают быстро, вернее, испаряются, если не выдержать температуру. Они — искусственные.
Она поглядела в его тоскующие глаза и, казалось, поняла все, что он пережил за эти короткие минуты еще не ушедшего утра. Села рядом, потерлась щекой о его плечо.
— Ты только ни о чем не думай, — сказала она, гладя его руку. — Ты думаешь, я знаю…
— Стал думать… Вначале не думал, нет. А когда узнал, что ты ушла от Гуртового, стал думать. Я ведь отвечаю теперь за тебя и за всех твоих. — Он говорил это, еще не представляя, как это все у них будет.
— Ох, — она присвистнула: — моих столько, за всех не наплачешься. Пусть наша любовь не связывает тебя. Как жил, так и живи.
Она взяла его руку, приложила к своей щеке. Щека была прохладная, хотя и тлела румянцем.
— Ну, что ты говоришь: как жил?
— Хотя мне труднее будет, поверь, но я не буду тебя ревновать по-глупому. Глупая ревность убивает любовь.
— А умная? Есть такая? — он дотронулся рукой до ее челки, открыл лоб, и сразу лицо ее изменилось — сделало ее старше, серьезнее.
— Бывает и умная, — она тряхнула головой, и челка снова прикрыла ее лоб и сделала девчонкой. — Это самая-самая-самая сильная любовь. Да, вот что такое умная ревность. И — не ревнуй, я тебе, пока люблю, не изменю.
— Пока?
— Не бойся. Я буду тебя любить всегда. Во веки вечные. И если бы захотела, то родила бы тебе сына Ростислава. Но только русские бабы поняли вкус любви и стали отвыкать рожать…
Он подумал о том, что устали русачки от войн, бед, недоеданий, тяжелых навозных вил, плуга, лопат. Неужто усталость передалась нашим поколениям? Если это так, то к Нине это не относится.
— Ты снова в патентную библиотеку?
— Да.
— И как ты там себя чувствуешь? Тебе это близко?
— Близко! Это все мое, мое! Не знаю, что было бы со мной, если бы не ты.
— Ну, уж… При чем тут я?
— Я, узнав о твоей полынье, ясно увидел свою. Я ведь тоже пошел по ее краю, но не видел ее темной воды. Боже мой, как все во мне мельчало. — И он вспомнил Чистопольца, вспомнил, как научился по-толкачески ловчить.