– Тэмугэ! – крикнула Бортэ.
Голоса в юрте стихли, но никто оттуда не выглянул, не отозвался.
– Тэмугэ! – еще раз крикнула Бортэ.
Было все так же тихо. Полог юрты не пошевелился.
– Тэ-му-гэ! – раздельно выкрикнула еще раз Бортэ.
Глухая тишина висела в воздухе. Не дождавшись, она убедилась, что младший брат отказывается ей подчиняться, а другие братья, чьи голоса тоже были слышны только что, не спешат образумить его.
На ее крик из кожевенной юрты вышла Хоахчин, поспешно подошла и взяла из ее рук корзину.
Чувствуя, как обида и отчаяние душат ее, Бортэ вернулась в юрту. Это был первый случай, когда младшие братья открыто пренебрегли ее зовом, отказали ей во внимании. Для невестки это было жестоким оскорблением и говорило том, что в будущем нелегка будет ее жизнь в кругу родных мужа. До сих пор с их стороны не было такого враждебного выпада, как сейчас, и она все надеялась, что отношения между ними со временем наладятся.
«Что ж, если сейчас не наладилось, то рассчитывать на будущее, видно, нечего, – с тоской подумала она. – Они вырастут, и, может быть, еще не такое придется мне от них испытать. Тэмуджину некогда будет за всем присматривать, а жаловаться мужу на его родственников – для невестки хуже нет позора. Видно, отныне при них мне нужно как-то по-другому держаться…»
Огонь в очаге догорал, и в юрте становилось прохладно. Она прошла к своему месту, не снимая шубы, села. Чувство незаслуженной обиды, подступив к самому горлу, не отпускало. Надвинув на глаза лисий малахай, не вытирая стекающих по щеке слез, она впервые ощутила тоскливое одиночество в айле мужа и неуверенность в себе.
За пологом послышались шаркающие в снегу шаги Хоахчин, но Бортэ так и не пошевелилась, не вытерла слез и не сделала вида (как обычно она поступала), что нисколько не обижается на выходки младших братьев, что они даже веселят ее.
Хоахчин, согнувшись, прошла с тяжелой ношей к очагу, опустила корзину, стала подбрасывать в огонь. На лице ее проглядывалось какое-то несвойственное ей прежде суровое, решительное выражение. Молча управившись со всем и дождавшись, когда огонь разгорится, Хоахчин вышла. По звуку ее шагов Бортэ показалось, что она направилась в сторону юрты матери Оэлун. Первой мыслью у нее было броситься вслед и остановить Хоахчин, чтобы та не сообщила о случившемся свекрови, но почему-то она не сделала этого, мысленно махнув на все рукой.
Бортэ скинула с плеч шубу, успокаиваясь, вытерла насухо слезы и снова взялась за шкурки. Она надеялась в работе забыть о своем горе, привести себя в обычное состояние. Но вскоре снаружи донеслись голоса. Прозвучал негодующий голос матери Оэлун. Бортэ отложила в сторону шкурку, прислушалась.