– Вот вы раньше Таргудаю все кланялись, и что из того вышло? Он обманул нас, обобрал, и мы еле убежали от него. А теперь нового онгона себе нашли? Да мне он – тьфу! Я к нему и пьяный могу приехать, понравится ему или нет…
Алтан раздраженно махнул рукой.
– Ладно, Бури, ведь ты сам признал, что в этом ничего не понимаешь. Потому мне и приходится за всех вас думать. Вот и сейчас надо без ошибки решить, как все сделать так, чтобы потом нам всем не пожалеть. Поэтому ты иди, не мешай мне…
Тот замычал недовольно, скрипнул зубами и молча вышел из юрты. Ругаясь и плюясь, он пошел к коновязи, сел на коня и рысью выехал из айла.
Алтан велел позвать Хучара.
Тот пришел в большую юрту, где столы с угощением были уже убраны, сел к очагу, приготовившись слушать.
– Сейчас поедешь к Джамухе, – сказал Алтан. – Мне сейчас лучше там не показываться. Скажешь ему, что Тэмуджин нас пригласил на свой обряд с меркитским отпрыском. Его, конечно, тоже пригласят. Так вот, передай ему от меня, чтобы не вздумал отговаривать Тэмуджина от этого дела, потому что это нам выгодно. Пусть поддакивает и соглашается с ним во всем…
В айле Тэмуджина все было готово к обряду. Еще с вечера перед онгонами на белом войлочном коврике стояла потемневшая от старости, но все еще добротная зыбка из бересты, с гладкими обручами из ивовых прутьев, к которым были привязаны свежие перья филина. Застлана она была мягкой белой овчиной и покрыта синим шелковым одеяльцем. По наружным стенкам ее на мертвых узелках висели маленькие, пожелтевшие от старости мешочки с пуповинами всех, кто прежде лежал в этой зыбке, – деда Бартана, деда Тодоена и их братьев: хана Хутулы (отца Алтана), Хутугту-Мунгура (отца Бури Бухэ), Ухин-Бархага (деда Сача Беки и Тайчу); после них – Есугея, Даритая, рано погибших Мунгэтэ и Негуна (родителей Унгура и Хучара); самого Тэмуджина и его младших братьев. Зыбка эта, родовое гнездо киятов, сделанная руками Хабул-хана, по наследству перешла к его сыну Бартану, от него – к Есугею и потому хранилась в их семье.
Со вчерашнего дня в айле было чисто убрано. Сани и арбы, прозимовавшие у молочной и кожевенной юрт, были передвинуты наружу айла; места у коновязи и между юртами были очищены от мерзлых куч конского и коровьего аргала. Также было убрано вокруг айла, у юрт охранного отряда и рабов.
Рано утром из ближнего стада привезли большого белого барана, и Тэмуджин сам зарезал его, разделал тушу по костям. Женщины в молочной юрте еще с вечера выгнали архи, арзу и хорзу, а с утра наварили сметаны и затем, отмыв бараньи кишки, отварили мясо и кровь.