– Нет, – холодно сказал он. – Опасность может настигнуть нас в любое время. Мы не знаем, что нас ждет этой зимой, мирная жизнь или война. Поэтому готовься поднимать свою тысячу на большие учения. До холодов, пока сухо и кони в теле, будем учить войско.
Саган, скрывая вздох, молча склонил голову, прижал правую руку к груди.
На второй день, зарезав белого барана и принеся жертву западным военным хаганам, Тэмуджин вместе с Боорчи и Джэлмэ выехал к войскам.
День стоял пасмурный, в степи было сыро. Ночью был дождь, а теперь низкие, темно-серые тучи, плотно обложив небо, свисали над холмами, роняли редкие холодные капли. Впереди далекие горы были скрыты за густой пеленой.
На душе у Тэмуджина было смутно, и чувствовал он себя неуверенно. Ехал, суженными глазами оглядывая притихшую степь, храня в себе настороженные мысли.
«А если все войско воспротивится учениям, остальные тысячники и сотники заартачатся и будут непослушны мне, что тогда?» – стучались к нему непрошеные мысли. Однако в глубине души он был уверен в своей правоте, твердо знал одно – другого пути нет: в племени нет единства, в такое время могут напасть и татары, и чжурчжени, значит, только сильное войско может отбиться от них, спасти всех от гибели. Только в этом спасение людей.
Вынеся такое решение, он мысленно отрезал путь назад, приказав себе во что бы то ни было убедить или заставить тысячников возобновить учения, как в прежние годы. «Если будут противиться, пригрожу гневом отца Есугея! – отчаиваясь, думал он. – Позову Кокэчу и вместе с ним призову духов предков, чтобы припугнули их, тогда уж все станут послушны…»
С собой он, кроме Джэлмэ и Боорчи, никого не взял – ни Мэнлига, ни Сагана, – чтобы воины увидели, что он и в больших делах может обходиться без взрослых помощников. Из охраны следовала за ним лишь десятка воинов, отстав на полсотни шагов, всадники рысили в колонне по два. Надеясь лишь на себя, на свое умение убеждать, да на разум своих подданных, Тэмуджин ехал на юго-западную сторону, где стоял курень его второй тысячи.
Нойон этой тысячи, Дохолху-багатур, был старый отцовский нукер. Молчаливый, хмурый и, как казалось Тэмуджину, себе на уме, он был не самый сговорчивый из всех. Но Тэмуджин решил провести свой объезд по порядку, не выбирая покладистых и сговорчивых. «Пусть видят, что я на всех смотрю одинаково, – думал он, – не выделяю их по нутру и повадкам».
К полудню проехали мимо сопки, на которой стоял дозор из нескольких воинов, и вскоре подъехали к плотно поставленным юртам внешнего круга куреня.