На него вновь требовательно смотрели все и Джамуха сдался.
– Так.
– Ну вот, видишь, ты понимаешь, что анда твой имеет недостатки. – Тохурун-мэргэн все так же внушительно смотрел на него. – Значит, ты умный парень. Мы все понимаем, что вы с ним анды и дружите. Все это правильно, людям надо держаться друг за друга. Но мы, керуленские нойоны, видим, что ты умнее своего анды, и если что, мы поддержим тебя, а не его.
Джамуха только сейчас почувствовал, что его затягивает куда-то в сторону от анды, от того пути, по которому они шли рука об руку, но и слова влиятельного джелаирского нойона завлекли его чем-то притягательным. Приятно прозвучали слова взрослого, знающего жизнь нойона: «Ты умнее своего анды». И другое: «Если что, мы поддержим тебя, а не его».
– Ну, что ты задумался? – хлопнул его по плечу элджигинский нойон. – Мы с тобой ведь керуленские монголы. Отец твой был среди нас уважаемый человек. Вот и в эту войну с борджигинами мы возвели его над собой… Анда же твой для нас чужой, как ни крути, а борджигин, а тебя мы считаем своим.
Разговор шел все вокруг да около их отношений, все по очереди убеждали его в том, что отец Джамухи был одного с ними круга, а потому и он близок к ним, а Тэмуджин – он дальний, борджигин, с ним всегда надо быть настороже.
Джамухе скоро надоели эти разговоры, он чувствовал себя стесненно под испытующими взглядами нойонов, и, поняв, что того веселого пира с беззаботными разговорами, шутками и смехом, которого он ожидал, направляясь сюда, не будет, он скоро засобирался домой, сославшись на неотложные дела в своем улусе.
В дороге он был задумчив, не веселился с нукерами, как обычно в дороге, и те отчужденно помалкивали, следуя за ним в десятке шагов.
Разговор с нойонами заставил его задуматься над непростыми отношениями с Тэмуджином, разбудил в нем едва тлевшие тайные чувства. Еще с самых первых дней знакомства с Тэмуджином он почувствовал, что тот превосходит его чем-то неуловимым, какой-то внутренней силой (а он, Джамуха, с детства не любил уступать кому-то в чем бы то ни было). Тэмуджин еще тогда, несмотря на то, что потерял отца и рассорился со всем своим родом, держал себя так, как будто ничего особенного с ним не случилось, и он по-прежнему никому ни в чем не уступает. И в последующее время, следя за андой, думая о нем, Джамуха не раз удивлялся и не мог найти ответа на то, что дает ему такую уверенность и превосходство перед людьми. Изумляло и то, как могла семья большого нойона жить одна в лесу, лишившись скота, без слуг и подданных, без чьей-либо помощи, без людей вокруг… Еще больше он удивился, когда Тэмуджин после плена, живя на положении какого-нибудь беглого разбойника, осмелился прийти к его отцу, могущественному Хара-Хадану, и сумел склонить его выступить за него сватом и с его помощью забрал свою невесту у хонгиратского Дэй-Сэсэна. Задумавшись как-то над этим, Джамуха признался себе, что он не смог бы так поступить, и это его сильно покоробило. А когда он сам после смерти отца остался один, ограбленный дядьями, без отцовского улуса, без будущего, а Тэмуджин привел к нему на помощь хана Тогорила, Джамуха окончательно осознал неизмеримое превосходство анды перед ним. И ему пришлось согласиться с тем, что тот сильнее, выше его во всем. И потому во всех крупных делах последнего времени он невольно подчинялся неуловимому внутреннему превосходству анды. Но глубоко в душе его сидел червь возмущения, несогласия с тем, что он должен быть на втором месте, когда у него и войск имеется вдвое больше, и отец его был владельцем не хуже, чем отец анды. Так же и в меркитском походе он во всем чувствовал превосходство анды, видел, что и Тогорил-хан больше прислушивается к Тэмуджину, чем к нему. И на последнем пиру, по возвращении на Керулен, несмотря на общую радость победы, глубоко в душе он все же чувствовал досаду оттого, что пирующие больше возносили анду, чем его, Джамуху.