Тэмуджин оторвался от своих мыслей и оглянулся – сзади послышался знакомый дробный топот копыт по сухой земле. Мимо приободрившейся, прибавившей шагу сотенной колонны стремительной рысью догонял их Джамуха.
Ехал он на молодом, полудиком жеребце ярко-рыжей масти, прежде принадлежавшем меркитскому вождю Дайр-Усуну. Джамуха еще в начале обратного пути заметил его в одном из табунов своей добычи, расспросил у пленных, чей это конь, и, тут же взяв волосяной аркан, поймал и объездил его.
Приучив его к седлу, он всю дорогу гарцевал на нем, не сменяя, без устали скакал из конца в конец своих тысячных колонн. Жеребец, к несказанному удивлению окружающих, не показывал даже признаков устали от долгой скачки. Проскакав весь день, к вечеру даже не запотевал и бежал с такой же неудержимой яростной прытью, что и утром. Подняв оскаленную морду к небу и закусив удила, он несся какой-то остервенелой размашистой рысью, далеко вперед выбрасывая сухие, жилистые ноги с маленькими, с небольшой кулак, копытами, и видно было, что может так проскакать еще очень долго.
За много дней пути жеребец привык к своему седоку, почти перестал уросить и слушался поводьев, однако по-прежнему чурался других людей. Когда кто-то подъезжал слишком близко, он начинал беспокойно перебирать ногами, бил копытами, по-волчьи оскалив зубы, зло ворочая красными глазами. Казалось, вот-вот он бросится, чтобы сбить с ног и затоптать насмерть.
Всем было видно, как Джамуха полюбил своего нового коня: всю дорогу он сам седлал его и расседлывал, старательно прилаживая потник и седло, трепал ему гриву, улыбался, как родному, шептал ему какие-то ласковые слова. Тэмуджин наблюдал за ним со стороны и про себя удивлялся тому, как взрослый человек может так сильно привязаться к животному.
С веселой, белозубой улыбкой, прижившейся на его лице в эти дни, после победы над меркитами, Джамуха стремительно приблизился к ним и с заметным усилием придержал жеребца, сваливаясь всем телом назад. Остановив коня в нескольких шагах от Тэмуджина, струнами натягивая поводья, он радостно заговорил:
– Вот и добрались мы до своих долин. Сколько скота и пленных мы пригнали! Теперь увидишь, как нам все позавидуют.
Тэмуджин, скрывая недовольство (беспокоясь за Бортэ, как бы ее не напугал дикий жеребец анды), сказал лишь:
– Да уж, немало…
За время похода, начиная еще с нечаянного столкновения их войск при встрече в верховье Онона, когда стрелки Джамухи убили двоих его воинов, Тэмуджин то и дело замечал с его стороны неосторожные, необдуманные выходки. Тот часто вел себя как избалованный ребенок, но Тэмуджин при этом помалкивал. Он еще по детским годам знал, что анда обидчив не в меру и если по каждому случаю раздражаться и указывать ему, это приведет к ссоре между ними – за дни похода он еще заметил, что тот не любит признавать за собой вину и тяготится даже упреками хана Тогорила. Вот и теперь Тэмуджин промолчал, когда анда на своем диком жеребце неосторожно приблизился к Бортэ, и та испуганно отстранилась, тронув свою кобылу в сторону.