Они смотрели друг на друга — охотник по ту сторону и добыча, запертая в клетке, приговорённая, но не сдавшаяся.
— Ты не выберешься. — Тихо сказал он. И замолчал. Вокруг него словно мерцала броня, из того самого материала, который ограждал камеру. Сила Служителя. Вот какая у них особенность. Вот почему ведьмы не способны с ними совладать?
Вряд ли всё так просто.
Дашка склонила голову к плечу и задумалась. Почему он пришёл? Услышал что-то подозрительное и захотел проверить? Может, тут сигнализация стоит, которая на сладу реагирует? Стоит ведьме попытаться поколдовать, как у Служителей над головой сирена орёт?
Она демонстративно закрыла глаза и открыла тот, ведьмин взгляд. Посмотрела на Сашку в упор. Прошли те времена, когда Дашка избегала своей природы, когда изо всех сил старалась слиться с толпой и стать как все. Больше такого не будет. Она — ведьма и это лучшее, что могло с ней произойти.
Дашка вытянулась в струнку, вскинула голову и просто смотрела. Как будто это она была по ту сторону запоров.
Крылья его носа трепетали, Сашка сглотнул, но стоял у оконца, словно прилип. На его бледном лице не отражалось никаких эмоций.
Почему он здесь?
Хотя, какая разница? Главное, что он не выдержал и отступил первым. Звякнула оконная задвижка, Дашка победоносно улыбнулась. Мелочь, а приятно.
К несчастью, других причин улыбаться не было. Шло время, а способа выбраться из запертой комнаты не находилось. Вспоминались фильмы и книги, где герои чудесным образом выбирались наружу. Но здесь и сейчас… Дашка не видела ничего, ни малейшей возможности выкарабкаться.
Получается, она всё же лишится силы?
Если бы не эта дикая апатия после последнего посещения Игоря, когда стало понятно, что он всё понимает… Может, она искала бы лучше? Думала бы усердней? Сейчас же было почти всё равно, нечто слабое и безвольное внутри даже хотело, чтобы всё закончилось и уже неважно, как.
Раиса говорила, душевные болезни бывают куда страшней телесных. Дашка не слушала, что может быть страшней, чем Игорь, который умирает? Однако сейчас выходило, что собственное равнодушие убьёт её, а ей плевать.
Нет, так нельзя. Конечно, когда-нибудь придёт её время, все мы смертны, но не рановато ли? Нет, сейчас никак нельзя поддаваться собственному унынию.
Значит, единственный выход — бороться, когда за ней придут. Драться до последнего, использовать всё, что в её силах. Нагонять страх, отвращение, панику, всё, на что хватит фантазии, чтобы попытаться убежать.
Справится ли она, когда дело коснётся Сашки?
Эти мысли вымораживали. Любовь, больше похожая на проклятье, заставляла опускать руки. Как может инстинкт самосохранения отключаться от любви к кому бы то ни было? Разве так должно быть? Но есть.