Борька притащил из комнаты стул, присел рядом с Костей.
— Вот скажи: два отца, два сына, три апельсина — как разделить?
— Ты не хитри, хочешь бруснику лопать, так и скажи, мне не жалко. А загадка твоя для нашей Наташки. Каждому — по одному.
«Ай да Костя! — мысленно похвалил я. — Сразу же решил, а почему по математике двойки таскаешь?»
Борька обиделся, заворочался, под ним зло заскрипел стул.
— Брат твой с деньгой приехал. Говорят, в магазине всего напокупал, — сказал он.
— Тебе-то что, — ответил Костя.
Борька не ожидал такого отпора, замолчал, но ненадолго:
— Он на «кукурузнике» летает!
— Сам ты кукуруза. На «антоне»!
— Подумаешь, — протянул Борька. — Мне мать говорила: он вас в городе в интернат отдаст.
— Не отдаст, — тихо ответил Костя и замолчал.
«Не отдам, Костя, не отдам», — как заклинание, мысленно сказал я и почувствовал, как перехватило горло. Они верят в меня — это что-то значит, теперь только бы выдержать, не споткнуться, за спиной-то никого нет.
— Степа, я пойду поиграю, — заглянул в комнату Костя.
Губы и щеки у него были вымазаны брусничным соком. Насколько я помню, он обычно чихал на мои разрешения, ходил куда вздумается сам, а сейчас после разговора с Борькой решил вести себя примерно.
— Вытри губы и можешь идти, — сказал я.
Брат сдернул с вешалки пальто, быстро оделся, сунул в карманы рукавицы, плечом толкнул дверь. Вслед за ним выбежал и Борька. Некоторое время они о чем-то спорили под окном, потом Костя вернулся в сени, загремел ведром. Я открыл шкаф, размышляя: что бы еще взять с собой, но тут неожиданно дернулась дверь, в дом заглянул Борька.
— Там, там ваш Костя в колодец упал! — вытаращив глаза, выкрикнул он и тотчас захлопнул дверь.
Я, как был в одной рубашке, выскочил на улицу. Рубашка обожгла тело, стала как металлическая.
— Мы горку водой полить хотели, а Костя поскользнулся. Он сам, я не виноват, — испуганно лопотал Борька.
Я бросился к колодцу. Сквозь легкий парок увидел голову брата. Пальто завернулось, и он как пробка торчал посредине. Стенки у колодца обмерзли, заросли льдом. В сильные морозы иногда даже ведро не проходило. Сердце леденящим куском ухнуло вниз, ноги обмякли, потеряли силу. Я опустился на колени, трясущейся рукой обхватил сруб. Брат зашевелил головой, шапка съехала ему на глаза.
— Не сжимайся, — закричал я, — иначе проскользнешь дальше!
Я свесился вниз, попытался достать рукой, пальцы проскочили по льду, до воротника было еще добрых полметра. Я вскочил на ноги, заметался по ограде. Неожиданно взглядом натолкнулся на багор, которым вытаскивали из колодца оборвавшиеся ведра. Он был как огромная сосулька. Я запустил багор в колодец, подцепил крючком за пальто. Пальто вспухло, из-под крючка, лохматясь, полезло темное сукно. «Не выдержит, надо зацепить побольше», — мелькнуло в голове.