— Его дочь? — и в голосе тоже рык.
— Да.
— Как ты узнал?
— Работал, как обычно, потом почуял знакомый запах. Столько воспоминаний нахлынуло, не смог справиться. И крышу снесло. Как я их там всех не положил, просто не представляю. Кто-то из нас везучий сукин сын!
Тартуга на правах старшего унял ярость, заставляя зубы втянуться. Успокоиться. Потом, стряхнув основной туман злости, заставил себя подумать. Что-то не складывалось. Дочь, дочь…
— Студентка? Значит, она молода?
— Третий курс.
— Значит, ей лет двадцать?
Гнат молча кивнул.
— Получается… тогда ей было около года?
Гнат подался вперед и оскалил зубы, но всего на секунду.
— Она была ребенком, — подытожил Тартуга.
— Узнай мне про неё все.
— Зачем?
— Просто сделай, что я прошу!
— Что ты хочешь от человеческого ребёнка?
— Она уже не ребёнок!
— И всё же? Я вижу в твоих глазах много нехорошего.
— Не твое дело!
— Я волнуюсь не за неё. За твою человечность.
— Если волнуешься — просто выкопай мне столько информации, сколько сможешь. Держи.
Гнат схватил со стола листок для записей и, неуклюже сжимая руку, пальцы которой были все сплошь синие и почти не сгибались, накарябал ручкой, то и дело прорывая бумагу.
«Меланья Игоревна Соломенная».
Мама умерла, когда Соломке исполнилось восемнадцать. Она держалась до последнего, повторяя, что раньше ей уходить нельзя, что тогда Соломка попадет в детский дом, а там «не спрячешься». Там дочка просто не выживет. Мама рано превратилась в развалину, но смогла не просто дотянуть до момента, когда Меланья стала совершеннолетней, но и сохранить остатки отцовских денег, грязных денег, хранимых на банковском счету для одной-единственной цели, на которую нельзя не тратить. На обучение.
Оставшись без матери, Соломка осталась хотя бы обеспеченной. Теперь у нее была двухкомнатная квартира на окраине: крошечные комнатки, обставленные древней мебелью, шкаф, заваленный старым тряпьем, и деньги в банке, достаточные, чтобы дотянуть до окончания института.
Если убрать одиночество, она была довольно везучей девицей. Сегодняшний день это только доказывал.
Закрыв за собой дверь и оказавшись в своей крепости, Соломка не удержалась на ногах, прислонилась к двери спиной и сползла по ней на пол.
Дорога обратно была наполнена молчанием и пролетела, как один миг. Автобус остановился на остановке, выпуская студентов, живущих поблизости — Соломка вышла последней и не удивилась, что все уже разошлись, даже с ней не попрощавшись.
Если будет совсем плохо, можно попробовать перевестись в другой институт. Но пока нужно подождать — вдруг обойдётся? Вдруг в этот раз лютовать станут не очень сильно? Натан Георгиевич, к примеру, вон как её защищал. Хотя может не её, а студентов в общем, ведь напади зверь на одного — другим бы тоже не поздоровилось.