Роман с Блоком (Филатов) - страница 26

Поэма «Двенадцать» получилась совсем не похожей на все его предыдущее творчество. После октября семнадцатого года манера письма Блока стала почти неузнаваемой, и, по мнению многих читателей, больше всего напоминала теперь стиль бульварных частушек, уголовных романсов и кафешантанных куплетов. В «Двенадцати» разговорная и вульгарная речь не только была введена в поэму, но заместила собой голос самого автора. Тем не менее, именно такой языковой стиль оказался воспринят современниками не только как глубоко новый, но и как единственно возможный в тот момент — и Блок почти сразу сумел пробить брешь в широкую народную толпу, которая никогда раньше его не читала и про него даже не слышала. Поэму «Двенадцать» эта толпа опознала на слух, как родственную по духу, по своей словесной конструкции и фонетике…

Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни,
Кругом — огни, огни, огни…
В зубах цигарка, примят картуз,
На спину надо бубновый туз!

В этот раз вечер Блока назначен был на Литейном, в большом зале издательства «Колос». Афиш не печатали, однако известность поэта была такова, что пришли очень многие — в основном, конечно, учащаяся молодежь обоего пола и студенты, среди которых заметно выделялись несколько вооруженных красногвардейцев в солдатских шинелях и даже один или два настоящих революционных матроса. Помещение оказалось заполнено до отказа — люди сидели на стульях, на подоконниках, на ковре, плотной группой стояли в дверях и располагались вдоль стен.

Помнишь, Катя, офицера —
Не ушел он от ножа…
Аль не вспомнила, холера?
Али память не свежа?

Блок сидел в стороне, наполовину прикрытый роялем от публики — так, что виднелись только его начищенные до блеска сапоги и породистая, кудрявая голова. Сегодня «Двенадцать» читала Любовь Дмитриевна, и в ее исполнении стихи мужа звучали совсем по-особенному…


Отношения Блока с женой перестали быть тайной для окружающих задолго до войны и революции


Отношения Блока с женой перестали быть тайной для окружающих задолго до войны и революции, и поэтому очень многие в зале не только слушали, но и с пристрастием разглядывали женщину, за которой вот уже много лет, до скончания века, стояла тень Прекрасной Дамы.

Дочь великого химика Дмитрия Менделеева, жена одного из величайших поэтов России была высокой, статной и довольно упитанной по меркам революционного времени. Гладкое темное платье облегало ее тяжелое, плотное тело — и не толщина, а какая-то именно простонародная плотность ощущалась в обнаженных руках Любови Дмитриевны, в движении ее бедер, в ярких и крупных губах. Росчерк бровей и тяжелые рыжеватые волосы только усугубляли это общее впечатление.