Роман с Блоком (Филатов) - страница 30
Блок сделал короткую паузу. Публика слушала.
— Представляете? Вдруг в ближайшем переулке мелькает светлое или освещенное пятно… Оно маячит, неудержимо тянет к себе. Быть может, это большой плещущий флаг или сорванный ветром плакат? Светлое пятно быстро растет, становится огромным и вдруг приобретает неопределенную форму, превращаясь в силуэт чего-то идущего или плывущего в воздухе. Прикованный и завороженный, ты тянешься за этим чудесным пятном — и нет сил, чтобы оторваться от него…
Тихо скрипнула одинокая половица, и в зале опять стало тихо.
— Я люблю ходить по улицам города в такие ночи, когда природа буйствует… Вот в одну такую на редкость вьюжную, зимнюю ночь мне и привиделось светлое пятно; оно росло, становилось огромным. Оно волновало и влекло. За этим огромным мне мыслились Двенадцать и Христос. — Блок внимательно посмотрел на студента, задавшего первый вопрос: — Вещь эта имеет как бы эпиграф сзади, она разгадывается в конце неожиданно… и поначалу я даже хотел, чтобы конец поэмы был иной. Но чем больше я вглядывался, тем явственнее я видел Христа…
— Что такое для вас революция? — поинтересовался еще кто-то из слушателей.
— Труд — вот что написано на красном знамени революции. Священный и свободный труд, дающий людям жить, воспитывающий и волю, и сердце! Хотя на красном знамени написано не только слово «труд», написано больше, еще что-то…
— Сколько времени вы сочиняли «Двенадцать»?
— Поэма писалась довольно быстро. Стояли тогда, в январе, если помните, необыкновенно вьюжные дни. Сначала были написаны отдельные строфы, но не в том порядке, в каком они оказались в окончательной редакции.
— Скажите, а что вы сейчас пишете?
— Время такое сейчас, положение такое, что не знаешь, что завтра будет… все насыщено электричеством, и сам насыщен… — Александр Блок попытался уйти от ответа. — Вот, недавно закончил «Возмездие», «Скифов»…
— Прочитаете нам? — попросила какая-то девушка. — Пожалуйста!
— Хорошо. С удовольствием.
Переполненный зал слушал молча и неподвижно. Даже табачный дым, казалось, перестал клубиться и замер где-то под потолком.
…Блок всегда был замечательным декламатором, так что двойные аплодисменты ему и как поэту, и как исполнителю достались по праву. Они не утихали долго, пока, в конце концов, со своего места не поднялся парень в матросском бушлате: