— Какая все-таки гадость, — Блок поморщился, вынимая из миски картофелину в мундире.
— Соли нет, — пожалел Зоргенфрей.
— У меня дома есть немного. Я тебе дам потом, напомни только, — пообещал Блок.
— Да нет, что вы, Саша… у меня дома тоже, по-моему, есть, — соврал приятель.
— Все равно напомни, — упрямо повторил поэт.
— Любовь Дмитриевна будет сердиться.
— Любовь Дмитриевна… — Блок без звука шевельнул губами. — Нет, не будет!
Примерно через час они заказали еще чайник «того же самого» и каких-то баранок.
— Саша, знаете, это действительно гениально! — Вильгельм уже давно хотел пойти в уборную. Он даже выбрался для этого из-за стола, но опять задержался, чтобы продекламировать:
Так идут державным шагом —
Позади — голодный пес.
Впереди — с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз…
Впереди — Исус Христос.
Однако последние строки поэмы в какой-то момент перекрыл издевательский, громкий, уверенный в собственной правоте баритон:
В белом венчике из роз —
Луначарский — Наркомпрос!
Анатолий Васильевич Луначарский действительно был у большевиков Народным комиссаром просвещения и всячески покровительствовал Блоку, а также многим другим деятелям искусства, лояльным к новой власти. Так что прозвучавший только что вариант окончания знаменитой поэмы «Двенадцать» получил среди ее противников и ненавистников весьма широкое распространение. Однако в присутствии автора произносить его все-таки избегали.
— Послушайте, вы!.. — обернулся на голос Вильгельм Зоргенфрей. — Что вы себе позволяете?
— Гумилев, — узнал говорившего Блок и добавил без выражения:
— Какая неожиданность.
Перед ними действительно стоял Николай Гумилев — человек потрясающей биографии и большого литературного дарования. К нынешним тридцати годам он успел побывать с экспедициями в Абиссинии, на войне дослужился до офицерских погон, заработал за храбрость два Георгиевских креста и Станислава с мечами и бантом — а еще издал несколько поэтических сборников, пьесы и прозу. Совсем недавно, уже после октябрьского переворота, Гумилев развелся с неподражаемой Анной Ахматовой и почти сразу женился на другой Анне, носившей в девичестве известную дворянскую фамилию Энгельгардт. Гумилев был красив, бледен, и с лица его вот уже несколько месяцев не сходила язвительная усмешка.
Блок и Гумилев познакомились примерно в девятьсот седьмом году. К моменту рождения акмеизма Александр Блок был уже не только первым поэтом России, но и тем явлением литературной жизни, которое каждый начинающий автор должен был преодолеть, чтобы сохранить собственный лирический голос. Всем известно было об особенном, по-настоящему трепетном отношении Гумилева к самому Блоку и к его творчеству, которое он почитал гениальным. «Я не потому его люблю, — писал Николай Гумилев, — что это лучший наш поэт в нынешнее время, а потому, что человек он удивительный. Это прекраснейший образчик человека. Если бы прилетели к нам марсиане, и нужно было бы показать им человека, я бы только его и показал — вот, мол, что такое человек…».