Странная, на первый взгляд, ситуация получается: отец вкладывал в меня всё то, что в народе зовут правильным, «светлым», а я так и норовил улизнуть из-под отцовской опеки. Сейчас я, конечно, понимаю, что ничего необычного в этом нет. Я жил и развивался так же, как и тысячи мальчишек по всему миру: старался угодить родителям, но и про шалости не забывал.
Как я чувствовал себя в дагестано-турецком колледже, в школе и финансово-экономическом колледже, ты уже знаешь: я не любил учиться.
Ещё одна странность: я не любил учёбу, но очень любил знания. Однако получать их я предпочитал в другом формате. Мне нравилось делать это самому.
Вот и всё.
Ах да, улица!
Здесь у меня была своя репутация. Охарактеризовать её можно одним словом: «торпеда». Именно так у нас в Махачкале называют человека, который без раздумий вступает в любой конфликт, приезжает на место разборки и «включается» за ту или иную сторону, сам обостряет любой разговор из-за не понравившегося ему слова.
Таким был я. Это был сложный период, который часто называют переходным возрастом. Мне было пятнадцать-восемнадцать лет. Силы переполняли меня. За мной стояла команда – семья, каждый из членов которой готов был костьми лечь за любого другого. Мой дерзкий и необузданный характер становился причиной всё новых и новых разборок. Поводами для драк становились совершенно различные факторы. Это мог быть звонок знакомых парней из района или словесная перепалка с кем-либо на улице. Много разных причин. Конечно, мне совестно из-за некоторых поступков, которые я тогда совершал. Без них было бы лучше.
Очень большую обеспокоенность по поводу такого развития моей жизни испытывал отец. Во мне жила абсолютная убеждённость: он знает обо всём, что я делаю.
В попытках обуздать меня папа прибегал к совершенно разным способам воздействия. Это были и разговоры, и наставления, и примеры из собственной жизни, и всё, что только ты сейчас можешь себе представить. Отдельным видом воспитания были тумаки. Это особенная история. Я даже порой думаю, что многие тактико-технические приёмы, которые у меня сейчас неплохо получаются, я так хорошо изучил благодаря тому, что сам лежал и приземлялся от них в исполнении отца.
Ты можешь себе представить, чем в 2003–2005 годах для меня, семнадцатилетнего парня, становились подобные наказания со стороны отца. Отец и сейчас в такой форме, что в зале можно по пальцам пересчитать парней, которые могли бы схватить его переднюю ногу или, что ещё менее вероятно, зайти ему за спину, а тогда, в 2003-м…
Он меня не жалел. И абсолютно правильно делал. Ведь отец прибегал к таким крайним мерам только после месяцев бесед и уговоров. Ну а что ему делать, если я не исправлялся? Я понимал всё, что говорил и о чём просил папа. Чётко видел границу «можно»/«нельзя». Однако нарушал установленные правила. За это и получал.