Странно, что родители до сих пор не убрали из вертепа младенца Иисуса и не заменили его пластиковой копией моего брата.
В рождественское утро, после любимого завтрака брата — блинчиков с шоколадной крошкой, картофельных оладий и яблочного сока, — нас всех подвергают пытке под названием «время подарков».
Мама всегда точно знает, что мне нужно. Без предупреждения появившись на пороге моей квартиры, она тут же начинает делать довольно явные намеки на то, что я найду под елкой.
— Дэвид, тебе бы не помешала кофеварка, — сказала мама однажды, заглянув ко мне после похода по магазинам в преддверии Рождества.
— Мам, но я не пью кофе.
— А если гости придут? — тут же нашлась она. — Твой брат пьет кофе.
— Джеральд живет в семистах милях отсюда, — ответил я. — Он ни разу у меня не был. Если он вдруг приедет, я отведу его в «Старбакс» за углом.
Мама кивнула.
— И все же кофеварка никогда не помешает.
Само собой, открыв подарки в рождественское утро, я обнаружил кофеварку, словарь и четыре пары носков.
Знаете, что получил Джеральд? Подписку на журнал «Энтертейнмент Уикли» и конверт, полный денег.
Денег!
И так всегда. Я получаю носки, а он — деньги.
— Мы точно не знали, что тебе нужно, — сказала Джеральду мама, — и решили, что ты найдешь способ потратить их с пользой.
— Кстати, о пользе, — вставил я, открывая словарь. — Может, поищем определения некоторых слов? Например, «раздражать» или «враждебность»…
Но никто меня не услышал — все наблюдали, как Джеральд пересчитывает купюры.
После обеда я убирал со стола, а мама фальшиво пела рождественскую песню, загружая посуду в посудомойку. Папа с Джеральдом сидели в гостиной и смотрели футбол.
Игра была не очень интересной, поэтому я пошел наверх под предлогом, что мне нужно в туалет.
Я прошел мимо спальни родителей и заглянул в старую комнату Джеральда.
Про себя я называл ее «Храмом чудо-мальчика», ведь за шесть лет с момента отъезда Джеральда мама не передвинула там ни одной вещи. Его кровать, стол, лампа — все было на своих местах. На полке стояли альбомы со школьными фотографиями, на стене висели плакаты. Я бы не удивился, если бы под кроватью обнаружились его грязные носки, лежащее там еще с тех времен.
С другой стороны коридора находилась моя старая комната, которую теперь называли «гостевой». Ее убрали через неделю после моего переезда: новые шторы, новая краска, новый ковер, новая кровать. Мои вещи хранились на чердаке.
В окно стучали холодные, тяжелые капли. Я взглянул на пластикового снеговика с подсветкой, которого отец установил во дворе. Он ставил его каждый год, сколько я себя помню. Снеговик слегка кренился набок и ярко сиял. Его красный цилиндр давно выцвел, а голова сзади была подклеена изолентой. Я прекрасно понимал, что он чувствует. Рождество в этом доме оказывало на меня точно такой же эффект.