Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов (Фельдман, Бит-Юнан) - страница 164

Но alter ego автора — Штрум. И он в итоге подчинился давлению государства. Не в критической ситуации, как раз тогда следовал велению совести, а когда жизнь его не была под угрозой: Сталин уже гарантировал защиту выдающемуся физику-ядерщику, создателю нового оружия.

По Свирскому, автор романа не оправдывал Штрума. Лишь демонстрировал, насколько велик соблазн в случае успеха отречься от свободы, признать даже силу зла — фактором, обусловленным «волей народа».

Кстати, М. П. Одесский, характеризуя роман, отметил, что его проблематику точно отражает заглавие. Гроссман показывает, как социальный успех провоцирует конформизм, готовность к уступкам ради сохранения достигнутого, а свободным тот станет, кто способен выбрать не жизнь, а судьбу. Так поступил и командир танкового корпуса.

На уровне типологическом ситуация та же и в сталинском лагере. «Политический» заключенный, потерявший все, идет на открытый конфликт с хозяйничавшими в бараках уголовниками. Его выбор — остаться собой, пусть и ценою жизни. Он тоже выбирает судьбу.

Характерно, что Свирский указал: заглавие романа соотносится с трагической судьбой автора. Гроссман сделал выбор и оплатил его жизнью. Цена победы.

По Свирскому, не было противоречий. Роман «За правое дело» стал первым шагом к свободе, за ним соответственно «Жизнь и судьба», а итог прерванного смертью пути — историософское осмысление судьбы России: гроссмановская повесть «Все течет…».

Тема, подчеркнем, не была новой. Лишь подход отличался новизной.

Свирский, подчеркнем еще раз, открыто инкриминировал редакторам эмигрантских журналов «замалчивание» главной книги Гроссмана. Попытку скрыть ее от читательского внимания, дабы исключить саму возможность противопоставления автора — Солженицыну.

В связи с гроссмановской повестью такого обвинения в статье нет. Но и оно подразумевалось — контекстом эмигрантской же периодики.

Этноаргументы

Обсуждение повести вскоре продолжилось. Авторитет Гроссмана был уже бесспорен, так что прямые инвективы стали неуместными.

Поводом возобновления полемики о повести была статья Маркиша «Пример Василия Гроссмана». Ее опубликовал во втором номере 1984 года израильский журнал «Народ и земля»[161].

Маркиш утверждал, что анализирует лишь этнокультурную специфику гроссмановского наследия. Именно «в русско-еврейском контексте».

По Маркишу, главная книга Гроссмана, конечно же, роман «Жизнь и судьба». А суть «примера» в том, что автор — «русский писатель и еврей. Русский писатель еврейской судьбы».

Меньше внимания Маркиш уделил повести «Все течет…». Анализировал, по его словам, лишь «историософскую схему Гроссмана».