Разумеется, Бочаров делал, что мог — в условиях осени 1987 года, когда готовилась публикация романа. Да, пытался смягчить, объяснить и т. д. У его была своя правота: компромисс необходим временно, это лишь средство, а цель — расширить границы политически допустимого в советской литературе.
Но Эткинд объявил такой метод неприемлемым. Обращаясь к Бочарову, подчеркнул, что Гроссман вовсе не о «культе личности» рассуждает, он «никогда не позволяет себе такого стилистического лукавства: его слово — прямое, точное, убийственно правдивое. Но Вы — Вы уступаете условностям партийно-эвфемистической речи. И не только речи — иногда и „смягчающему мышлению“».
Эткинд высмеял и невнятное сообщение об аресте рукописей. Обращаясь к Бочарову, заявил: «Но я хочу, чтобы 250 тысяч читателей „Октября“ понимали границы Вашей — Вашей, Анатолий Георгиевич, „честности и прямоты“. Впрочем, границы эти сказываются и в неупоминании зарубежных изданий „Жизни и судьбы“, а ведь книга Гроссмана вышла под моей и С. Маркиша редакцией уже восемь лет назад в швейцарском издательстве „L’Age d’Homme“, а потом появилась в переводах на французский, немецкий, итальянский, английский языки. Во Франции она долгое время была в списках бестселлеров, получила огромную восторженную прессу и разошлась в небывалом количестве экземпляров — 120 тысяч! Чтобы понять эту цифру, надо помнить, что нормальный тираж романа во Франции — тысяч пять, редко десять. Как же не сказать об этом советским читателям?».
Далее Эткинд рассуждал о купюрах в журнальной публикации. Весьма характерных — с его точки зрения: из романа исчезли критические высказывания о Ленине и советской идеологии в целом.
Но, по словам Эткинда, возмутительны не только сами купюры. Это еще можно как-либо объяснить. Главное, что пропуски в романном тексте не обозначены. Словно их нет.
По Эткинду, уловка безнравственная. Что он и акцентировал, вновь обращаясь лично к Бочарову: «Можно ли выбрасывать фразы о Ленине в романе „Жизнь и судьба“? Можно ли, рассуждая о романе Гроссмана, не упоминать о дальнейшем развитии его исторической философии и его последней повести, представляющей собой итог размышлений Гроссмана, его писательское завещание. Разве это не фальсификация?».
Эткинд не оспорил предложенное Бочаровым сопоставление толстовского романа «Война и мир» с гроссмановским. Подчеркнул: «Справедливое и мужественное утверждение!».
В целом же оценка послесловий к роману была негативной. Что и подчеркивалось в финальном абзаце: «Но можно ли, понимая значение этой книги, унижать себя мелочными и, в сущности, постыдными цензурными изъятиями?».