Эткинд указал, что редакция изначально знала об утаенном «фрагменте». Ссылался на одно из интервью Ананьева, где упомянуто лозаннское издание романа. Отсюда и следовало, что главред «Октября» читал вышедшую за границей книгу Гроссмана. Но там «глава эта стоит на своем месте».
Советские редакторы утверждали, что «текст находится между 31-й и 32-й главами…». Эткинд высмеял неуклюжую уловку: «Как так — между главами? Разве бывает так, чтобы некая глава находилась между двумя идущими подряд главами? Между главами могут стоять разве что звездочки. А выброшенный текст — вовсе не „фрагмент“ (вторая неправда), а нормальная глава, носящая № 32».
Редакцию «Октября» Эткинд пытался, можно сказать, усовестить, демонстрируя механизм уловки. Было, по его словам, «в этой лжи нечто унизительное, вызывающее у читателя чувство стыда».
Ну а далее предложено объяснение одной из причин, обусловивших редакционную уловку. Это поэтапная отмена цензурных запретов. Допустимо, полагал Эткинд, что «в марте напечатать главу об антисемитизме было нельзя, а в сентябре уже стало можно».
Был и другой фактор. Советские читатели, располагавшие заграничным изданием романа или его самиздатовскими копиями, заметили уловку, возмутились и слали в редакцию не благодарственные, а гневные письма. И с этим уже приходилось считаться — пресловутая «гласность». Вот и сочинили редакторы отговорку. Наспех.
Эткинд же не только выявил фальсификацию. Подчеркнул: «Глава 32 должна была задеть власть имущих за живое именно потому, что болезнь, о которой идет речь, еще не прошла. Напротив, болезнь жестоко обострилась. Дело в том, что в послевоенное сталинское время, на фоне истерически-националистического бахвальства и партийной демагогии, призывов к бдительности, пропаганды ненависти к буржуазному миру и презрения к его распаду, к разложению и ничтожному индивидуализму Запада, на фоне всего этого идеология антисемитизма выглядела, можно сказать, почти естественно; тем более что идеология эта, будучи расовой, маскировалась под классовую».
По Эткинду, «болезнь жестоко обострилась». И действительно, его читатели знали, что антисемитского характера публикации в советской периодике конца 1980-х годов — не редкость. Соответственно, отмечено: «Слишком уж актуально звучат многие утверждения Гроссмана сейчас, почти через три десятилетия после того, как был написан роман».
Впрочем, итоговые выводы оптимистичны. Эткинд заявил: «Изъятие главы 32 из романа „Жизнь и судьба“ в марте 1988 года хочется рассматривать как отрыжку прежней, навсегда миновавшей эпохи „всемирной реакции“. Публикация же этой главы пять месяцев спустя, несмотря на все малые тактические неправды, которыми эта публикация окружена, есть признак стремительно развивающегося процесса оздоровления. Признание того, что общество в самом деле возрождается и диктует издателям свои законы».