О переданной Лободе рукописи Липкин читал — в интервью Кабанова «Литературной газете». Там главред «Книжной палаты» и характеризовал новый источник. Указал, что это — «машинописный текст, густо испещренный правкой от руки».
Липкин интерпретировал такую характеристику. Рассуждал о «машинописи, густо исправленной хорошо знакомым мне мелким почерком».
Слово «густо» здесь ключевое. Кабанов его использовал, характеристика запоминающаяся, вот Липкин ее и воспроизвел. Не забыв акцентировать, что гроссмановский почерк опознает безошибочно.
Однако запамятовал Липкин очень важную деталь. Или просто не обратил на нее внимания. Кабанов не только о правке сказал, еще и про «вставки, сделанные на обороте почти каждой страницы».
Если б Липкин такую деталь запомнил, не стал бы рассказывать о «сопоставлении некоторых — на выбор — страниц». Придумал бы еще какую-нибудь подробность, не связанную с пагинацией. А так — очередной абсурд получился.
Если рукопись, переданная Лободе, была «черновиком», то в ходе перепечатывания многочисленные «вставки, сделанные на обороте почти каждой страницы» оказались бы на лицевой стороне, потому объем машинописи значительно увеличился бы и постраничная нумерация сильно изменилась. Совсем другой она стала бы в «беловой рукописи».
Потому содержание одинаковых — по номерам — страниц «беловика» и «черновика» не могло бы оказаться идентичным. Так что история про выборочное «сопоставление» — очередной вымысел. Да и все остальное тоже.
Неважно, читал ли Кабанов липкинские мемуары. Важно, что признал: хранившаяся в семье Лободы рукопись — «черновик». Потому как там правка велика.
Разумеется, на уровне текстологического анализа это вообще не аргумент. Обязательна полная сверка. Но Кабанов, подчеркнем еще раз, не текстолог, а писатель.
К проблеме черновика и белового экземпляра мы еще вернемся. Пока же отметим: симптоматична попытка Липкина доказать, что его решение передать рукопись издателю не связано с публикацией кабановского интервью. Но если б связи не было, так не стоило бы и сочинять историю про «сопоставление», проведенное неизвестно когда.
Решение Липкина непосредственно связано с публикацией кабановского интервью, где сказано о рукописи, хранившейся в семье Лободы. Другой вопрос — почему Губер передал ее лишь в октябре 1988 года.
Точный ответ уже не получить. Но гипотезу подсказывает контекст.
Отметим для начала, что Кабанов не упоминал о личном знакомстве с Губером — до встречи в издательстве. Это закономерно: пасынок Гроссмана не был наследником и в подготовке журнальной публикации не участвовал. Об источнике текста главред «Книжной палаты» и его жена спрашивали дочь автора и сотрудников журнала «Октябрь».