Шаламова убеждали долго, и он тоже уступил. Письмо в «Литературную газету» опубликовано 23 февраля 1972 года[94].
Руководил операцией все тот же Ильин. Так, этот «соавтор» почти копировал первую фразу письма Войновича, только издание упомянуто другое: «Мне стало известно, что издающийся в Западной Германии антисоветский журнальчик на русском языке „Посев“…»[95].
Отмеченные Войновичем обороты воспроизведены в шаламовском письме. Тут и «грязные цели», и, конечно, «провокация» и т. д.
Вынужденным было письмо. И технику современники опознали сразу — ex ungue leonem[96].
Репутационный ущерб был велик. Однако организаторы вновь использовали не только пресловутый кнут: не обошлось и без своего рода пряника.
Немалую роль сыграло руководство издательства «Советский писатель», где уже давно лежала рукопись поэтического сборника Шаламова — «Московские облака». 17 апреля 1972 она наконец сдана в набор. 29 мая книга подписана к печати, вышла на исходе июля[97].
В 1973 году Шаламов принят в ССП. Это и дало право на льготы, полагавшиеся литераторам-профессионалам. Бывшем лагернику компенсировали унижение.
Суслов опять выиграл. Однако проигрывал в главном. Распад советской идеологии предотвратить не удалось.
Отстранение Твардовского от должности и письма, опубликованные «Литературной газетой», широко обсуждались советскими интеллектуалами. Тенденция была очевидной. Заграничные публикации с необходимостью подразумевали судебный приговор либо унижение посредством отречения и покаяния.
Допустимо, что Липкин по-прежнему ждал, пока ситуация изменится. Например, собирался отправить рукопись Гроссмана за границу, когда уже не будет столь тщательным контроль.
Это можно допустить, но подтвердить опять нечем. О скандалах конца 1960-х годов нет упоминаний в мемуарах Липкина.