Допустимо, что Максимов, осмыслив такие совпадения, уже иначе относился к поставленной Войновичем задаче. Тем не менее континентовская публикация завершилась в 1976 году. И статья Ямпольского, напечатанная в качестве послесловия, содержала историю ареста романа «Жизнь и судьба».
Отношение же «зарубежных издателей русской литературы» к иностранным публикациям Гроссмана было — с 1970 года — заведомо настороженным. Профессия обязывала интриги различать. Достаточно отчетливо прослеживалась тенденция, хоть и не эксплицированная: противопоставить Солженицыну — Гроссмана. Принизить авторитет нобелевского лауреата. А кто бы мог такое счесть выгодным — угадывалось.
В 1975–1976 годах тенденция проявилась еще более отчетливо. Три журнала в двух странах одновременно публиковали фрагменты одного романа, при этом не было известий о договоренности посевовских редакций и «Континента». Следовало отсюда, что без интриги не обошлось. Антисолженицынской. Как говорится, «уши торчали».
Чьи — опять нетрудно было догадаться. Потому «заграничные издатели» не пожелали участвовать в такой интриге.
Но, предположим, не те «уши торчали». Допустим, не было интриги. Просто совпадение получилось. Очередной раз и опять случайное.
В любом случае результат был тот же, что и после издания повести «Все течет…». Пресловутое «замалчивание». Теперь и романа.
Он был трижды анонсирован, более трети опубликовали журналы, однако три года игнорировали его эмигрантские критики и «заграничные издатели русской литературы». Причина ясна: не верили они в случайности. Тенденцию видели.
Войнович о том, похоже, не догадывался — тогда. Жил в СССР, к эмигрантской периодике доступа не имел. Задачу же публикации гроссмановской книги не оставил. По-прежнему упорствовал. Еще раз взял рукопись у Липкина, организовал качественное копирование и новую копию отправил за границу в 1979 году.
В следующем году роман выпустило швейцарское издательство. И опять — «замалчивание».
Как известно, в декабре 1980 года Войнович был выслан за границу и лишен советского гражданства. Жил в Германии.
Он и его друзья сумели добиться перевода швейцарского издания на французский язык. Лишь тогда и прекратилось «замалчивание» гроссмановского романа. Аналогично — повести «Все течет…».
После французского издания критики, даже эмигранты, уже не скрывали свой интерес к гроссмановскому наследию. Что вполне закономерно. Роман и повесть обсуждались читателями, которых не интересовали слухи о «руке Москвы».
Однако слухи так и не были тогда опровергнуты. Их обсуждали, хоть и не в печати.