Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов (Фельдман, Бит-Юнан) - страница 93

Намеки и обвинения

Разумеется, Гроссману нельзя было инкриминировать сотрудничество с КГБ. Эмигрантские журналисты лишь намекали на участие этой организации в отправке рукописи за границу. Но слухи распространялись быстро.

Как только случай представился, Войнович попытался опровергнуть слухи. Опубликовал статью «Жизнь и судьба Василия Гроссмана и его романа» в одиннадцатом номере журнала «Посев» за 1984 год[123].

Статью Войновича редакция снабдила подстраничной сноской. Там сообщалось: «Речь, произнесенная во Франкфурте-на-Майне на пресс-конференции по поводу выхода в свет на немецком языке (издательство „Кнаус-ферлаг“) романа Василия Гроссмана „Жизнь и судьба“»[124].

Войнович для начала характеризовал свое отношение к литературному процессу в стране, где более не имел возможности жить. Соответственно, и к собственным публикациям: «Люди, следящие за советской литературой, знают, что в огромном потоке книг, которые из года в год издают тысячи советских писателей, все же иногда попадаются заслуживающие внимания. Книги, в которых тому или иному автору удалось что-то сказать, что-то протащить сквозь беспощадную цензуру. Среди этих книг бывают иногда очень даже неплохие. Но даже этим лучшим книгам, вышедшим в советских издательствах, я предпочитаю некоторые из тех книг, их можно сосчитать по пальцам, которые сквозь цензуру вообще протащить не удалось».

Далее речь шла об издании, обсуждавшемся на пресс-конференции. Войнович утверждал: «к числу этих редчайших книг относится роман Василия Гроссмана „Жизнь и судьба“. Если бы этот роман был опубликован в то время, когда был закончен, то есть в 1960 году, он (я в этом не сомневаюсь) стал бы литературной сенсацией мирового значения».

Затем Войнович кратко описал историю ареста рукописей. Конечно же, на основе сведений, опубликованных в эмигрантской периодике. И, характеризуя гроссмановский роман, сравнил его с эпопеей Толстого «Война и мир».

Сравнение не раз повторялось. Применительно же к современности Войнович подчеркнул: «Сравнивая все лучшие книги, написанные в этой традиции романа-эпопеи за все время советской власти в России, я бы сказал, что роман Гроссмана „Жизнь и судьба“ — самый крупный из них и самый значительный».

О «замалчивании» Войнович не рассуждал. Словно мимоходом отметил: в ЦК КПСС понимали, чем опасен роман. Там гроссмановскую рукопись «прочли и, в отличие от некоторых издателей, редакторов и литературоведов, сразу оценили ее по достоинству».

Намек был прозрачным. В силу очевидных причин не упоминали о гроссмановском романе на родине автора, но за границей эмигрантское «замалчивание» выглядело странно. Если, разумеется, не знать о совпадениях, упомянутых выше.