Характеризовал Войнович и тех, кто отдал распоряжение арестовать гроссмановский роман. По словам писателя, у советских идеологов «звериное чутье, которым они безошибочно отличают живое от мертвого, истинное от неистинного. И совсем не удивительно, что, прочтя этот роман, они поняли, что его нельзя причесать и исправить отдельными изъятиями, добавками или искусственно прилепленным счастливым концом. Они сумели оценить роман по достоинству и не нашли лучшего выхода из положения, как схватить роман и упрятать».
Намек опять был прозрачным. Согласно Войновичу, советские идеологи умели отличать «живое от мертвого, истинное от неистинного», а эмигрантские критики и литературоведы — нет.
Войнович акцентировал: судьба Гроссмана трагична. Писатель умер, «не только не увидев свой главный труд напечатанным, но даже без уверенности, что он хоть когда-нибудь дойдет до людей».
Далее — опять параллель. Войнович утверждал: «В этом смысле судьба Пастернака, которого тоже в конце концов погубил его же роман, кажется намного счастливее. Затравленный, оплеванный, он все-таки увидел свой роман напечатанным, узнал о том, что он пользуется очень большим успехом. Гроссман же, как задолго до него Михаил Булгаков, умер почти в безвестности. Его трагедию затмили другие события. Иногда значительные, как появление в литературе Александра Солженицына, а иногда и совсем пустяковые».
Солженицын упомянут в статье один раз. Больше и не требовалось — намек был понятен слушателям. Войнович обозначил связь литературных событий и опять перешел к характеристике «замолчанной» книги: «Название романа „Жизнь и судьба“ звучит, возможно, не очень привлекательно и эффектно с первого взгляда. Но чем больше я думаю об этом названии, тем более провидческим и точным оно мне кажется. Потому что жизнь и судьба — это вовсе не одно и то же. И довольно нелегко остаться верным своей судьбе в той жизни, которую описывает Гроссман. Жизнь автора отразилась на судьбе романа, судьба романа трагически отразилась на жизни автора».
Итоговый же вывод опять соотнесен с историей публикации арестованной рукописи. И разумеется, длительного «замалчивания»: «Судьба Гроссмана завершилась исключительно трагически, но о судьбе романа мы не можем сказать того же. Это, скорее, драма. Конец счастливый, и даже вообще не конец, а только начало. Приключения романа кончились, началась его жизнь. Изданная по-французски, эта книга стала бестселлером. Сегодня мы присутствуем на празднике ее выходы по-немецки. Само собой, книга была опубликована и по-русски, но, к сожалению, не в России, а в швейцарском издательстве „Л’ аж д’ом“. Но теперь у меня нет ни малейшего сомнения, что рано или поздно она будет издана и в той стране, где была написана».