Используя понятие вкус – по французскому образцу – в переносном значении и канонизируя его в качестве эстетической категории, Сумароков поясняет непривычную для русского читателя кальку при помощи гастрономической аналогии. Аналогии такого рода исполняли двойную роль: с одной стороны, они отсылали к реалиям аристократического быта, а с другой – служили аллегорическим кодом эстетической рефлексии. Отправляясь от двойного значения вкуса и сопоставляя словесность с угощением, Кениг развернуто повествует о кулинарных навыках, принятых «в знатнейших застольях» («an <…> vornehmsten Tafeln» – Canitz 1727, 310). Эстетическое наслаждение он сближает с аристократическим императивом избыточного потребления:
In sinnreichen Schrifften wird so wenig, als dort für eine vornehme Tafel, alles nur schlechterdings zur Noth, sondern auch zur Belustigung verfertiget.
[В остроумных сочинениях, как и в вельможном застолье, готовят не только по необходимости, но и для увеселения.] (Canitz 1727, 317)
Вишня и виноград, упомянутые Сумароковым в качестве достойных ягод, были узнаваемой приметой придворной кулинарной роскоши: так, в 1744 г. Татищев, в ту пору губернатор в Астрахани, сообщал в Петербург, что «ягоды вишня, априкозы, виноград», согласно полученному распоряжению «сымать и отправлять» их ко двору, «выбираюца <…> изо всех обывательских садов, где лутчее есть, и с тех деревьев не только в народ на продажу, но и хозяевам про себя брать воспрещено» (Татищев 1990, 309). В то же время сумароковский образ плодового сада восходит к иносказанию Квинтилиана (Inst. Orat., 8.3.8–11):
Неужели то поле, где увидел одне лилии, фиалки и прозрачные источники, должен я предпочесть обильным жатвам или насаждениям, плодов наполненным? Неужели захотел бы я иметь лучше безплодный явор и искусно подстриженные мирты, нежели обвитый виноградными лозами вяз и маслины, обремененные плодом своим? Пусть будет все сие у людей богатых: я согласен. Но что было бы с ними, когда бы они, кроме сего, ничего другого не имели? Неужели не надобно придавать красоту древу плодотворному? Кто отрицает сие? Я такие древа разсадил бы в порядке и в известном расстоянии. Ибо что красивее дерев, расположенных треугольником, который, куда бы я ни посмотрел, представил бы прямую черту глазам моим? <…> Бегущие слишком вверх маслины я подрезал бы: оне сделались бы круглее и красивее, а между тем большее число ветвей было бы с плодом. <…> Никогда истинная красота не отделяется от пользы: для усмотрения сего не нужно дальнее проницание (Квинтилиан 1834, II, 52–53).