Воззвание притесняемой «святой души» к богу составляло центральный речевой сюжет псалмодических парафраз. В. А. Нащокин, в ту пору гвардейский офицер, в 1750 г. выписал в свой «памятный журнал» сумароковское переложение 70‐го псалма «для оного преизрядного толкования»:
На тя, о Боже! уповая,
Не постыжуся я вовек.
А в сей надежде пребывая,
Колико щастлив человек!
Избавь мя правдою твоею,
Владыко от врагов моих;
Подвигнись просьбою моею:
Разрушь на мя советы их. <…>
Меня напасти окружали,
Разверзлась бездна подо мной;
Твои мя руки удержали
Над самой пропастью земной.
(Сумароков 1787, I, 92; Империя 1998, 276)
Речевая ситуация молитвы, в которой сосредоточивалось привычное для европейской духовной поэзии взаимное соотнесение религиозного и политического (см.: Schoenfeldt 1991; 1994), обеспечивала обобщенную словесную модель всякого личного самосознания, санкционированную публичным политическим богословием. Как показывает первый стих выписанного Нащокиным переложения, рудиментарная лирическая (авто)биография псалмов отправлялась от основополагающего для петровской этики императива надежды на бога. В литературных проекциях на Псалтырь личная биография, представавшая в письмах и мемуарах частным делом, соотносилась с началами государственной морали и становилась законным элементом политической субъектности.
В этой перспективе можно разрешить старый парадокс, укоренившийся в исследованиях ломоносовских переложений, в которых исследователи одновременно усматривали автобиографию самого поэта и картину «судьбы человека вообще» (Серман 1973, 59–60). Язык Псалтыри выступал удобным средством осмысления и репрезентации индивидуального политического опыта, вписывавшегося таким образом в символическую и речевую экономику (economy) придворного общества. Перелагавший Псалтырь Ломоносов дважды использовал молитвенную патетику 85‐го псалма (ср.: Пс. 85:17) в письмах к своим покровителям, И. И. Шувалову в 1754 г. и Ф. Г. Орлову в 1762 г., с просьбами о служебном производстве:
Итак, ежели невозможно, чтобы я по моему всепокорнейшему прошению был произведен в Академии для пресечения коварных предприятий, то всеуниженно ваше превосходительство прошу, чтобы вашим отеческим предстательством переведен я был в другой корпус <…> Я прошу всевышнего господа бога, дабы он воздвиг и ободрил ваше великодушное сердце в мою помощь и чрез вас бы сотворил со мною знамение во благо, да видят ненавидящие мя и постыдятся, яко господь помогл ми и утешил мя есть из двух единым, дабы или все сказали: камень, его же небрегоша зиждущии, сей бысть во главу угла, от господа бысть сей